— Поехали, парень. Ишшо на пол-литра дам. Несмотря, что до самого Бийска у меня уплачено.
Коля ничего не ответил.
Снова жгли бензин. Снова вертели ручку. Мороз стал нестерпимым. Мужчина потянул Колю за рукав и зашептал ему в лицо умоляюще, плаксиво:
— Чо ты с ним связался? Поехали, парень. Поехали. Сильно морозно. Поясницу всю, ну вот как есть, не чувствую...
— Сейчас, сейчас...
Страшным усилием Владимир в последний раз провернул рукоятку и с лязгом выдернул ее из гнезда.
— ...А, язви те... Заводи, Колька, поехали... — и скинул в снег пылающую ветошь. Все трое молча посмотрели, как кусочек веселого, живого света затрепыхался на снегу и погас. Свет был невелик, но без него сразу стало еще темнее и холоднее...
— Володя, а как же... — спросил Коля. — Ведь машины ходят...
— А чего сделается? — живо вступил в разговор мужчина. — Хлеб никто не тронет. У колхозника нонче хлеба хватает, шоферу он абсолютно безо всякого применения. Все цело будет.
Коля постоял немножко молча, прижав ладони к щекам.
— Володя, а если цилиндры прожечь? Может, в них вода. Когда разогревали, снегу натаяло. Попробуем.
— Да что там пробовать...
— Володя, я сейчас. Бензинчику достану.
И Коля опять хлебнул розового бензина. И опять его обожженные морозом руки не почувствовали летучих прикосновений пламени.
Мужчина уже не бегал и ничего не говорил. Он забрался в кабину Колиного «ЗИСа» и сидел там присмиревший, забравшись в тулуп, как улитка в раковину. Когда в прожженных цилиндрах гулко затолкались поршни, мужчина не пошевелился.
— Ты езжай вперед, — сказал Коле Владимир. — Езжай, Коля. Я за тобой! — и улыбнулся во весь свой богатый зубами рот. — Соли вот возьми. На, держи всю.
Коля залез к себе в кабину, мужчина выдвинул из тулупа глаза и сказал ему просительно:
— Я уж с тобой. С тем-то, слышь, как бы ишшо чего не стряслось. А боров уж пусть с ним едет. Только ты далеко-то от него не уезжай. Чтобы видеть, если что.
— Теперь ничего не стрясется, — весело сказал Коля и стал вытирать грязным мешочком с солью ветровое стекло. Он натирал его яростно и долго и все косил на мужчину свой веселый глаз. Потом вдруг повернулся к нему и выдохнул:
— Сам ты боров паршивый!
И нажал на стартер...
Костер догорающий
Начальник партии Чукин сказал в тот день. А может быть, вовсе не в тот, а раньше или много спустя: «...Нет большего позора для геолога, чем не выполнить маршрут». Это он сказал так, в разговоре.
Чукин чаще всего отправлялся в маршруты один. А Тихонцев пошел в тот день вдвоем с геологом Симочкой. Им надо было пройти по распадку вдоль ручья. Ручей протянулся вниз от озерка длинной вожжой. Озерко остро синело в полукружии гор. Нужно было пройти по вершинам саянского цирка, вырытого ледником, спуститься в соседний распадок и возвратиться в лагерь, к палатке, к костру, к компоту, с утра поставленному на снег.
Они шли, глядя на камни, тюкали геологическими молотками. Камни были темны снаружи и ярки внутри, розовые, с блестками полевого шпата и кварца — граниты, светлые в черную крапину — габбро, матово-бежевые — сиениты.
В тех местах, где корявое тело горы проступало из-под приблудных камней и тощего слоя землицы, Симочка садилась, доставала планшет, компас, пикетажную книжку и говорила:
— Я возьму точку, а ты приготовь образец и шлиф.
Григорий резко бил по скале молотком, ловил обломки, текущие вниз, счищал с них внешний обветренный слой, засовывал камни в ситцевые цветные мешочки, складывал их в рюкзак и ждал, пока Симочка пишет в своей пикетажке.
Ему было скучно. Он завидовал Симочке: она занималась своей работой, ей нужны образцы и шлифы, зимой она будет глядеть на них в микроскоп и, может быть, даже писать диссертацию. А он попал в экспедицию случайно, на один сезон. «Человек должен видеть смысл в работе», — говорил он себе.
Когда они забрались вполгоры, подъем стал круче. Мелкие камни ссыпались вниз, к подножию. Остались лишь те, что щербатее и грузнее. Камни держались нестойко, подавались при каждом шаге. Стал накрапывать дождь. Капля за каплей, дальше все пуще.
Они присели под нависшей скалой, прижались друг к дружке. Мокли коленки; мозгло, хмуро и безнадежно становилось вокруг.
— Да... — сказал он. — В горку лезть будет скользко.
— Может быть, не полезем? — тотчас откликнулась Симочка. — Пойдем домой? Геологам запрещается в дождь лазать по таким горкам.
Симочка посмотрела своими широко расставленными большими черными глазами. Она ждала, что скажет Тихонцев, хотя была ему начальником. Он привык слушаться Симочку. Она была серьезная девушка. Но ей было холодно и страшно карабкаться вверх по живому осклизлому камню.