[Сохраб нападает на войско Кавуса]
Услышав суровые эти слова,
Спиной повернулся отважных глава
К Хеджиру; прервал пререкания с ним,
1750 Умолк, неразгаданной тайной томим;
Во гневе он мощную руку простёр,
Иранца свалил и вернулся в шатёр.
Исполнен сомнений, душой удручён,
Грядущие битвы обдумывал он...
Исполнен решимости, встал, наконец,
Сложил с головы драгоценный венец,
В кольчугу и панцирь облекся затем,
Румийский надвинул на голову шлем;
Взял палицу, лук и копьё, и аркан
1760 Сражающий дивов боец-великан;
Покинул шатёр, и вскочил на коня,
И к полю сраженья быстрее огня,
Грозней, чем пылающий яростью слон,
Сжимая копьё, бурно ринулся он.
Уже богатырь перед шахским шатром;[67]
Навес золоченный низринув копьём,
Пыль чёрную стал он до неба вздымать,
Иранцев он стал на борьбу вызывать.
Но в страхе любой отступает пред ним,
1770 Подобно онагру, что тигром гоним.
Ирана мужи, возглавлявшие рать,
Не смели на витязя даже взирать.
Он грозной осанкою, силою рук,
Мечом смертоносным поверг их в испуг.
Объятый смятеньем, рассыпался строй,
И слышится: «Тигра сильнее герой!
Кто б, дерзостный, с ним в поединок вступил?
Взглянув на него, остаешься без сил».
Стал кликать воитель Кавуса-царя,
1780 Над ним насмехаясь и так говоря:
«Что скажешь, владыка, воспетый молвой?
Гордишься ль удачей своей боевой?
Ты зря имя Кея присвоил себе!
Львов ярых тебе не осилить в борьбе.
Лишь в битве моё засверкает копьё,
На поле поляжет всё войско твоё.
Той ночью, когда Жендерезм был убит,
Я клялся: в отмщенье за горечь обид
Иранских воителей ввергну в беду,
1790 Кавуса повешу у всех на виду.
Кого из своих быстроруких бойцов
Ты вышлешь в ответ на воинственный зов?»
Он ждал, но из стана иранцев никто
И словом одним не ответил на то.
Копьём он ударил в шатёр во всю мочь,
И колышков семьдесят вырвано прочь,—
И наполовину шатер уж снесён,
И слышится трубный пронзительный стон.
Кавус венценосный воззвал, омрачась:
1800 «Настал, о мужи, испытания час!
Ростема посланец пускай известит,
Что нас беспощадно туранец теснит.
Меж витязей наших нет равных ему,
Сломить исполина невмочь никому».
К Ростему стремительно Тус поскакал,
Что слышал, ему слово в слово сказал.
Ответил Могучий: «Владыка любой
Ростема бы звал и на пир и на бой.
Зовет лишь для ратных трудов Кей-Кавус,
1810 Иного вовек от него не дождусь!»
Он Рехша, седлать удальцам повелел,
В бой ринуться гневно бойцам повелел.[68]
И видит, из ставки наружу ступив,
С великой поспешностью доблестный Гив
Кидается к Рехшу, рукою своей
Седлает его, а Горгин: «Поскорей!»
Роххамом уж палица принесена,
А Тус облачает в броню скакуна.
Друг другу кричат: «Поживей, торопись!»
1820 Лишь те голоса до него донеслись,
Подумал Ростем: «Так напуган весь стан
Одним лишь бойцом? Видно, он Ахриман!»
И в барсову шкуру облекся герой,
Покрепче стянул он кушак боевой;[69]
Готовый сражаться, на Рехша вскочил,
И ставку и рать Зеваре поручил,
Сказав: «Повеленье моё соблюди:
Не двигайся с места, известия жди».
С воинственным кличем помчался затем;
1830 И вот пред собою увидел Ростем
Сохраба: невиданной мощи рука,
А грудь, как у Сама-бойца, широка.
Воскликнул Ростем: «Удалимся вдвоём,
Бой честный один на один поведём!».
Ладонь о ладонь витязь-юноша трёт,
Ряды покидает, выходит вперёд
И молвит Ростему: «Добро, я готов!
С тобою нас двое могучих бойцов.
Подмоги от станов своих не хотим:
1840 Где мы, там уж нечего делать другим.
Да только напрасно стремишься ты в бой
Кулак мой ударом покончит с тобой!
Хоть ростом высок и в плечах ты широк
Но бременем лет отягчил тебя рок».
Ростем поглядел на врага своего,
На плечи, на длинное стремя его
И молвит: «Полегче, полегче, юнец!
Увидим, кому здесь назначен конец.
Кто резок и сух — тех равняют с землёй;
1850 Будь мягок, и будешь, как небо, герой![70]
Я, старый, выигрывал битвы не раз,
Я целые рати крушил, разъярясь.
Немало я дивов сгубил иль изгнал,
Нигде я досель пораженья не знал.
Когда от тисков ты спасёшься моих—
Не станешь страшиться и чудищ морских.
Как бился я, помнят хребты и моря;
С туранцами, гневом великим горя,
Что сделал я — ведомо светлой звезде,
1860 Отвага моя побеждала везде.
Но жизнь я щажу молодую твою,
Тебя не хочу ниспровергнуть в бою.
С туранцем ты, право, осанкой не схож;
Клянусь, и в Иране таких не найдёшь!»
Вождь юный ростемова голоса звук
Услышал, и сердце в нем дрогнуло вдруг.
Сказал он: «Я речь напрямик поведу,
Ответа правдивого, ясного жду.
Мне речью незлобною дух успокой,
1870 Поведай мне имя, свой род мне открой.
Я думаю, ты — именитый Ростем,
Которому прадед — великий Нейрем».
Ответ был: «Зовусь не Ростемом, о нет!
Основан мой род не Нейремом, о нет!
Ростем — богатырь, я же — скромный боец;
Ведь мне не даны ни венец, ни дворец».
Утратил надежду Сохраб удалой,
И свет перед славным подернулся мглой.[71]
С копьём он сражаться выходит, а сам
1880 Дивится в душе материнским словам.
[Поединок Ростема с Сохрабом]
На тесной поляне сразились они,
Короткими копьями бились они.
От копий остались обломки, тогда
Откинули влево бойцы повода,
И два закаленных индийских меча
Скрестились стремительно, искры меча,
И каждый с размаху крушит и разит,
И, кажется, гибель вселенной грозит.
Сломались мечи, тяжких палиц черёд:
1890 То та, то другая неистово бьёт,—
И согнуты обе; готов, наконец,
В успехе отчаяться каждый боец.
Шатаются кони, уж нет их щитков;
Кольчуги трещат на плечах седоков.
Исчерпана витязей сила до дна —
Победа еще никому не дана.
По лицам воителей катится пот
И пылью наполнен у каждого рот.
Истерзанный сын, удручённый отец
1900 Разъехались, бой прекратив, наконец.
Твоим ли, о рок, не дивиться делам![72]
Что целым ты создал — ломаешь ты сам.
Увы, не зажглась в них любовь ни на миг,
И правды из них ни один не постиг.
От буйвола до обитателя вод — [73]
Зверь всякий потомство свое узнаёт;
Корыстью томим, человек лишь один
Не видит, где враг, где родной его сын...
В раздумьи Ростем: «И чудовищ морских
1910 Не видел я — в битве свирепых таких.
Я страха не знал с Белым Дивом в бою,— [74]
Сегодня на мощь не надеюсь свою.
Дрожу пред неопытным этим юнцом.
Доселе неведомым миру бойцом.
Позора страшусь я и жизни не рад:
Два войска на наш поединок глядят!»
И вот отдохнули уже скакуны,
И снова соперники силы полны.
Тут взялся за лук и воитель седой,
1920 И полный отваги боец молодой.
Но крепкой брони не пробила стрела,
И барсова шкура осталась цела.
Тогда в рукопашную, гневом горя,
Схватились два доблестных богатыря.
Ростем и скалу сокрушил бы: себе
Он равных не знал в рукопашной борьбе.
Сохраба схватил он за пояс, напряг
Могучие руки, но юный смельчак
В седле и не дрогнул, исполненный сил,
1930 И руки в бессильи Ростем опустил.
Стан витязя юного выпустил он,
Невиданной мощью такой изумлён.
Пресытились битвою два удальца,
А схватка всё длится, не видно конца.
Сохраб разъярился, взыграла в нём кровь,
Заносит он тяжкую палицу вновь,
Ростема в плечо поражает, и тот
Поник, но страдания не выдаёт.
«Эй, витязь! — кричит, засмеявшись, Сохраб —
1940 Удара не вынес, как видно, ты слаб!
Старик — будь он строен, как тополь,— глупцом [75]
Слывёт, коли хочет казаться юнцом.»
И вот уже стало обоим невмочь,
Иссякло терпенье; воители прочь
Один от другого умчались, мрачны,
В раздумье тяжёлое погружены.
Вдруг тигром, готовым добычу терзать,
Ростем налетел на туранскую рать,
Коню боевому вручив повода,
1950 К иранцам Сохраб устремился тогда;
Ворвался в ряды, бросил яростный клич
И многих успел он булатом настичь;
И знатных бойцов, и простых он косил,
Что лев разъярённый, исполненный сил.
Ростема сомненье объяло: «Боюсь —
Подумал он,— как бы не пал Кей-Кавус
В бою с многомощным, неведомым тем
Туранцем, носящим кольчугу и шлем».
Таким подозреньем томим все сильней,
1960 Назад он понёсся к дружине своей,
И видит: мелькает Сохраба рука,
Струится пред ней алой крови река;
В крови булава и броня: будто лев
Добычу схватил и когтит, опьянев.
Ростем, омрачившись, несется вперёд,
Как лев разъяренный, рыча в свой черёд,
Кричит: «Кровожадный, назад воротись!
С тобой ведь не бились иранцы. Стыдись!
Меня устрашился, а здесь, удалец,
1970 Ты рыщешь, как волк среди стада овец!»
Ответ был: «Но также, туранская рать
Не думала против тебя воевать.
Ни в чем не повинна она пред тобой,
Зачем же с туранцами начал ты бой?».
Промолвил Ростем: «Потемнел небосвод.
Лишь солнце блестящий клинок занесёт,
Мы снова сразимся: кому здесь полечь — [76]
Рассудит всесильный карающий меч.
Хоть детства пора для тебя не прошла,
1980 Но дружен ты с верным булатом — хвала![77]
С зарею сразимся, бой будет суров.
Да сбудется воля Владыки миров!»
вернуться
68
1812 Дословно: «[Приказал], чтобы всадники-рыцари нахмурили брови» —
вернуться
70
1849-1850 В тексте дословно: «Земля сухая и холодная, воздух — нежный и тёплый». Возможно и толкование этой строки: «Воздух-то [которым ты дышишь, живешь]—горяч и приятен, а вот земля, которая скроет тебя, убитого мною, холодная и сухая». Здесь одна строка оригинала выражена двумя — перевода.
вернуться
71
1878 Здесь в тексте Вуллерса следует подзаголовок, отнесенный переводчиком на один бейт ниже.
вернуться
75
1941 Предшествующий у Вуллерса этому стиху бейт опущен в переводе, как явно сомнительный.
вернуться
76
1977-1978 В оригинале этим двум стихам соответствует бейт Калькуттского издания: «Завтра на рассвете мы продолжим бой. Посмотрим, кого же будет оплакивать войско». В основном тексте имеется вариант:
что в переводе С. Соколова, например, звучит:
вернуться
77
1980 Этому восклицанию: «хвала!» в оригинале соответствует: