"Ну что же, нимфомания как она есть... Не так уж это страшно, нужно только точно понять, какие могут быть последствия для делового сотрудничества".
- Ми-тя, - тихонько позвала его Стадникова, лежавшая на животе рядом с Матвеевым.
- М-м-м? - отозвался он, поморщившись от того, что Ольга нарушила ход его мыслей.
- Мить, ты думаешь, наверное, что я с ума сошла?
- Да что ты! Нет, конечно...
- Не ври. Я же вижу.
"Что она такое может видеть? - удивился Митя, покосившись на Ольгу. Она лежала лицом вниз, положив голову на сплетенные перед собой руки. - Что она там видит? Придуривается. Строит из себя большого психолога. Обычное дело..."
- Не ври, Митенька, - повторила Ольга. - Ты меня не бойся. Это я так. Попробовала себя. У меня ведь мужика не было уже года полтора. Не смейся, правда. Василька я не считаю. Я же тебе говорила. Последний год он уже совсем ничего не мог.
"Что-то сомнительно это, - подумал Матвеев. - Очень сомнительно".
- Честно-честно. А я ведь тоже человек. Тем более такой стресс сегодня. Вот как в жизни бывает - горе и одновременно освобождение. Вроде бы и радость даже. Не знаю, чего больше. Я ведь сначала очень его любила. Влюблена была, как бы это странно и пошло ни звучало. Да. Правда...
- А потом? - спросил Митя.
- Потом - суп с котом. Потом такой ад начался, что лучше не вспоминать, да забыть не удается. Такое не забудешь. К сожалению.
Матвеев встал, перешагнул через лежащую Олю, которая уже перевернулась на бок, и начал собирать свою разбросанную по кухне одежду.
- А свитерок-то мой приказал долго жить, - услышал он Олин голос. Она сидела на полу по-турецки, вертя в руках то, что осталось от белого свитера.
- Новый купим, - буркнул Матвеев. - Не бери в голову.
- Да, конечно. Только у меня купилки кончились. А так все нормально.
- С деньгами у тебя, Оля, скоро все будет в порядке.
- Скоро - это когда же?
- Скоро. Нужно только один вопрос решить.
- Какой?
- Понимаешь, по закону авторские права наследуются родителями. Ты же не кровная родственница. Вот и надо как-то так повернуть, чтобы на тебя перевести его роялти. Договор, что ли, какой-нибудь задним числом провести?
- Зачем - договор? У меня его завещание есть.
- Завещание? Как это? Чтобы Леков завещание писал? Не верится что-то.
- Это я его напрягла. Он, как всегда, в жопу пьяный был. Я и заставила. Что-то меня дернуло, сама не знаю что. Со злости, наверное.
- Как это?
- Да так. Нет, я его не просила завещание писать. Просто начала орать, что он, сука такая, все пропил, проторчал, у нас, знаешь, недели были, когда куска хлеба в доме не оказывалось. И ни копейки денег. Ты знаешь, что это такое - когда ни копейки денег? Не в фигуральном смысле, а в буквальном? Когда мне на жетончик метро приходилось занимать у соседей три рубля? А соседи... - никто из соседей нам уже двери не открывал. Всех он достал, всем должен был. И до сих пор, кажется, половине из них не отдал. Знаешь, у кого полташку, у кого десятку.
- Рублей? - неосторожно спросил Митя.
- Нет, блядь, драхм!
Митя полез в карман, вытащил бумажник и достал из него две сотенные купюры.
- На. Отдай ты им, чтобы не висело. Хватит?
- Положи на стол. Мы им найдем применение, не волнуйся. А соседи подождут. Не столько ждали. Уже, кажется, списали все...
- Нет, нет, Оля, рассчитайся с ними. Нехорошо. У меня деньги есть. Если еще хочешь выпить - не проблема. И вообще...
- Что - вообще? Что - выпить? А жить на что? Выпить - хрен с ним, а жить? Что я завтра жрать буду? Он свалил, я же говорила, - ни копейки мне не оставил. Пять тонн баксов - только показал издали. Сволочь!
- Не надо его ругать, Оля. Такой у него страшный конец был.
- Вполне в его стиле. Я все время чего-то такого и ждала. Обычное для него дело. Сколько раз мы все тут на грани были! То он газ не выключит, отрубится, чайник на огне, вода выкипела, все в дыму... Однажды я совершенно случайно домой явилась, собиралась у Гальки, у подружки моей заночевать, но все же решила зайти, надо было что-то там взять... В квартире дымовая завеса - ни черта не видно. А этот гений храпит. Я все выключила, двери-окна настежь, его схватила, думала - задохнулся. А он...
- Что? - с интересом спросил Матвеев. - Выпьешь еще? Тут осталось.
- Да. Наливай. Так вот - он лежит, храпит. Я его разбудила, то есть не то чтобы разбудила, а с дивана подняла... Он не понимает ни хрена, мычит... Пошел, поблевал минут пятнадцать, очухался, вылезает, мокрый весь, красный, опухший, видел бы, картина маслом... "Выпить у нас есть?" - спрашивает. Вот так. Это еще семечки. Просто дым, и все. А бывало, что и пожар начинался...
- Выпьем, - сказал Матвеев. Он уже стал уставать от слишком красочных описаний лековских подвигов. Со слов Ольги получалось, что гениальный гитарист, автор нескольких, ставшими поистине народными песнями, хитов, был каким-то отвратительным монстром, по сравнению с которым рядовой бомж у помойного бака выглядит вполне приличным, работящим и сообразительным мужичком.
- Один раз, когда уже край был, когда не могу, чувствую - конец, еще день такой жизни, и я на "Пряжке" окажусь, - продолжала Ольга, - я ему говорю: "Ухожу от тебя. Все, гений, живи дальше как знаешь".
- И что?
- А он... Он взял, заперся в комнате, собрал ноты свои в кучу, документы, паспорт, свидетельство о рождении, военный билет, ну, все, что в ящике было, - в кучу сложил посреди комнаты и поджег. Я собираюсь - зима была, одеваюсь, значит. Слышу - что-то тихо в комнате. Решила посмотреть, не знаю, наитие какое-то, что ли? Подошла, дверь дернула - заперто. И дым. Ну, я в крик.
- Дверь ломала?
- Нет. Он открыл. Он же трус. Когда понял, что жареным пахнет, почти что в буквальном смысле, - Ольга хмыкнула, - тогда сам открыл. А на полу уже по полной схеме - пионерский костер. Паркет занялся, обои тлеют на стенах, потолок весь черный.
- Пожарных звали?
- Ну да! Какие там пожарные? Сама затушила. Он начал вопить, чтобы я не звонила, иначе его в дурку сдадут. А он не хочет, он, мол, там не выдержит. Вот такая у нас жизнь веселая была. Ну, я и осталась. Как-то само собой все вышло. Пока мыли-чистили, выпили еще... Я, понятное дело, в магазин сбегала. И осталась.