— Алё? Кто? А-а, ну ясно… Что вы хотели? Встретиться?
Она посмотрела на Бояна и сделала большие глаза.
— Можно. Отчего же? Где? Ну, приезжайте сюда. Куда сюда? В студию. К Бояну. Вы знаете? Ну, мы тут работаем. Сейчас будете? Нормально.
Рената положила трубку на пульт и посмотрела на Бояна.
— Кто это? — спросил Толя.
— Твои.
— Кто такие — мои?
— С «ВВВ».
— А-а… А кто именно?
— Какой-то Толстиков. Я сделала вид, что его знаю, типа, меня не проведешь…
— Правильно. Толстиков — нормальный продюсер. Да, в общем, они все одинаковые. Чего хочет?
— Поговорить, сказал.
— А-а… Ну, дело круто. Смотри, сейчас тебя будет перекупать. Сюда приедет, да?
— Ага. Минут через пятнадцать.
— Соглашайся. У них будешь в полном ништяке.
— Я и так не бедствую.
— Да брось, Рената. Этот твой Портнов — самодеятельность. «ВВВ» — нормальные люди, солидол.
— Солидол? И что твой солидол? Тебе-то сколько за эту работу заплатили?
— Нормально заплатили. Дело не в том, сколько я получил сейчас. Дело в перспективе. Я от них теперь не отлипну, присосался и буду сосать до конца дней своих. Им по фигу, врубись. Я там терся с ихними продюсерами. Слушал, что говорят. У них там бабла — немерено. Все в шоколаде. Не знают, куда девать. Политики все — ихние кореша. Но на самом деле, Рената, тут такое закручивается, что мало не покажется. Ты еще узнаешь. Я пока не могу говорить, но скоро все в шоколаде будем. Есть тема.
— Политики, говоришь? — пропустив мимо ушей последние слова Бояна, спросила Рената. — А какие?
— Все. И правые, и левые. Они все на одних теннисных кортах друг с другом рубятся. Дружат. Только в телевизоре собачатся, а в жизни — дружат семьями. «ВВВ» — оно при любой власти будет стоять. Придут коммуняки — просто переименуют как-нибудь, и все. В совке знаешь как артисты круто жили? Утесов там, другие… Круче стояли, чем сейчас Киркоров. Так что мой тебе совет: предложат с ними работать — соглашайся.
— Что-то до сих пор не предлагали.
— А хули тогда Толстиков сюда едет? Смотри — они тебя на мой альбом пригласили, типа так, по-дружески. Заплатили…
— Что они заплатили — тонну дали…
— За песню.
— Ну. Это что — много?
— Так, милая, диск-то не твой и песня не твоя. А была бы твоя — другой бы расклад был. Ты слушай меня. Если Толстый тебе предложит диск купить, ну, твой, меньше стошки не заряжай. У них бабки есть, я отвечаю. Если ты им нужна, они заплатят. И главное, на перспективу забивайся.
Толстиков приехал, как обещал, через пятнадцать минут после звонка. Видимо, он связывался с Ренатой уже из машины.
— Привет, — прогудел он, внося свое длинное худое тело в маленькую комнатку аппаратной. — Как дела, Толя?
— Классно, Илья Ильич. Закончили работу. Сейчас вот с Ренатой слушаем, прикалываемся.
— Ренаточка, здравствуй, извини, не заметил тебя…
— Это ничего, — усмехнулась Рената. Она сидела сразу за дверью на полу, нацепив на голову наушники, и Толстиков, войдя в помещение, прошел мимо нее, оставив девушку за спиной. — Ничего. Здравствуйте… Илья Ильич, да?
— Можно просто Илья.
— Отличненько!
— Так что, с альбомом все в порядке? Можно показывать?
— Можно. Все классно, Илья Ильич. На Эм-Ти-Ви пойдет в полный рост.
— В смысле?
— Ну, клип-то будем снимать? Со всеми участниками?
— А, ты об этом. То-то я понять не могу — как это, альбом, телевидение… Совсем у меня голова не работает. Я на самом деле о другом думал… Мне бы, Рената, с тобой поговорить…
— А говорите тут, Илья. У меня от Бояна секретов нет. Он у меня вообще вроде консультанта.
— Ну что же, это к лучшему. Тогда, Толя, расскажи, что ты думаешь о нашей компании.
— Солидная компания, — спокойно сказал Толя. — Слово держите. Все по чесноку делаете.
— По чему? — не понял Толстиков.
— В смысле, по-честному. Не кидаете.
— А, ну да. Конечно. Как же это — артистов кидать? Это ведь наш хлеб. Наш, так сказать, золотой фонд.
— Приятно слышать. — Рената улыбнулась.
— Рената, — обратился к ней Толстиков, улыбнувшись в ответ. Странно было видеть улыбку на его изборожденном ранними морщинами, сухом, как щепка, лице. — Рената, скажи откровенно.
— Да. Я всегда говорю откровенно.
— Какие у тебя отношения с Портновым?
— Ха… Ну и вопрос. Некорректный, можно сказать. Но вам отвечу. Чисто деловые.
— Понятно, Рената, я это и имел в виду. Скажи, нравится тебе с ним работать?
— А вы хотите предложить что-то более интересное?
— Ты сначала ответь на вопрос.
— Ну, сначала, если честно, было неплохо. А сейчас…
— Что?
— Сейчас мне кажется, что я его переросла.
— В каком смысле?
Рената прищурилась и посмотрела Толстикову в глаза.
— Я могла бы зарабатывать больше.
— Ты так думаешь? А что же мешает?
— Размаху у него нет. Он же один пашет.
— Один?
— Ну да. Ему все не охватить. Вот с вами сделали одну песню, классно же получилось!
— Это мы послушаем, — заметил Толстиков.
— Да супер, чего там думать! Я как профессионал говорю, это лучшая песня на диске, — сказал Боян. — Хит будет номер раз. Можно сразу клипешник делать. Еще один. Чисто на эту песню.
— Да? — Толстиков перевел взгляд с Бояна на Ренату.
— Ну, сделаем клип, а твой продюсер нам его тормознет.
— А фиг ли он полезет?
— У тебя же с ним контракт, так или нет? На эксклюзив?
— Ну и что?
— Как это — что? Он вложил деньги, потребует неустойку.
— Ну, я не знаю тогда. Он меня не устраивает.
— Тут, Рената, дело серьезное. Устраивает, не устраивает, деваться некуда.
— Слушайте. А насчет клипа вы серьезно?
— Да, — кивнул Толстиков. — Для нас это по деньгам вполне доступно. И если песня нам понравится, то имеет смысл ее раскручивать отдельно. Только вот проблема с твоим продюсером…
— Так надо ее решать! — выкрикнула Рената. — Он у меня на шее сидит, сука, кровь из меня пьет. Я сейчас на гастроли ездила больная… Простудилась. Давай, говорю, перенесем. Он отвечает — никак нельзя. Шоу маст гоу он, типа. Тоже мне, большой босс… А заработали — с гулькин этот самый. Вообще, я давно хочу его послать. Если я упрусь — что он мне сделает? Он же меня петь не заставит? Я скажу — не буду петь, и все. Пусть сам поет. Или — принимай мои условия. Тогда выйду на сцену.