— Ты, Михалыч, прямо, что называется, с особым цинизмом…
— Да брось, Владимир Владимирович! При чем тут цинизм? Дело есть дело. Или мы их, или они нас. Сам знаешь.
— Ты о чем? — спросил Вавилов.
— Ладно, это все лирика, — махнул рукой Шурик.
— Правильно, Михалыч, — согласился Владимир Владимирович. — Про лирику мы можем после побеседовать. Давайте-ка, друзья мои, возьмем девушек, а? Поедем ко мне на дачу. Отдохнем, что ли? Я имею в виду, после того как решим наши проблемы.
Шурик усмехнулся. Как у него все просто! Как у него всегда все было просто, у этого Вовы Вавилова!
Рябой помнил, каким был Вавилов двенадцать лет назад, когда он торговал турецким ширпотребом и, кажется, не желал себе судьбы иной. Увлеченно работал, как в народе говорят, с огоньком. Тогда Шурик и предположить не мог, что Вова вырастет в фигуру такого масштаба.
«А может быть, в этой простоте есть свой смысл? — размышлял Шурик, наливая в рюмку водку и оттягивая свою реплику. — Вот Гольцман — так серьезен, так для него все важно, просто, можно подумать, вершит судьбы мира. А на самом деле — суета, мелочь. Все, чем мы занимаемся, — это же, так сказать, шелуха… Семечки… Ну, миллион баксов туда, миллион сюда… Игры наши. Не более того. Может быть, и правильно, что Вавилов к этому относится как к игре? Серьезен он был во время выборов. Вот тогда действительно столбил себе участок, бился за место под солнцем. Кажется, за-столбил. А теперь все, что творится в „ВВВ“ и вокруг, — всего лишь приятная, азартная, увлекательная игра, но ставки в ней не таковы, чтобы в случае проигрыша Вавилов сломался. Он удержится на поверхности, даже случись, не дай бог, какой-нибудь коммунистический реванш, как они это называют. Все ему легко… Девочек, говорит, позовем… Что же? Девочки — это дело… Прав он, собака, прав. Не надо все через собственные нервы пропускать. А то стану как Гольцман — лицо уже пять лет без улыбки».
Шурик поднял рюмку.
— Давайте, господа, выпьем за сотрудничество. Одно дело делаем, в конце концов. И проблемы наши решать лучше вместе. Потому что все мы повязаны. Сегодня вы, завтра мы. Так что за сотрудничество!
— Ну, давай, — сказал Вавилов. — Я чувствую, ты мне фигу в кармане приготовил. С такими-то предисловиями.
— Да что ты, Володя? Какие фиги?
— Ладно, ладно, знаю я тебя. Не первый год, слава богу.
Пути Шурика и Вавилова действительно пересеклись еще тогда, когда Владимир Владимирович «держал масть» в торговле товарами народного потребления из дружественной Турции и развил на этом поприще невероятную активность. Он действовал настолько масштабно, что очень скоро перед ним встала дилемма — или растворять свой бизнес в бандитских структурах, или завязывать. Причем завязать оказалось не так-то просто, корни торговля Вавилова пустила очень глубоко, от нее зависело множество людей, в том числе и довольно крупных чиновников, которые кормились на торговых путях одного из первопроходцев челночного бизнеса Владимира Владимировича Вавилова, или, как его тогда называли хорошие знакомые, Вольдемара.
Свернуть дело, выйти из него, унеся свою прибыль, означало перекрыть каналы, по которым текли денежки не только к бандитам, но и к этим самым чиновникам. А чиновники, как Вавилов понял очень быстро, были гораздо более опасны и могущественны, чем вся бритоголовая братва, кружившая стаями возле магазинов Вольдемара.
Вавилов решил идти путем не слишком оригинальным, зато проверенным веками интриг и дипломатических хитростей. Он решил приблизить противника к себе. Не вставая на его сторону, не предавая и не продавая своих интересов, слиться с врагом так, чтобы он не мог нанести удар, не задев себя.
Вавилов перевел свои отношения с чиновниками разного рода, сидящими в самых разных ведомствах, в плоскость какого-то подобия дружбы, что потребовало дополнительных затрат, но Вольдемар знал: в случае удачи эти затраты окупятся стократно. Кроме того, он стал заводить связи среди модных журналистов, его можно было увидеть теперь в редакции «Огонька», на пресс-конференциях видных политиков, на презентациях новых изданий.
После неудавшегося путча, когда Вавилов проявил себя настоящим стражем демократии, занявшись снабжением защитников Белого дома горячей пищей, одеялами, сигаретами и прочим, он стремительно пошел в гору.
Способствовало этому количество друзей, появившихся у Вольдемара в дни путча, да и сам он не был таким уж прожженным циником, искренне переживал за судьбу страны, а искренность понимающим людям видна сразу, и в определенные, критические моменты, она вызывает столь же искреннюю симпатию.
Не закрывая дела, Вавилов направил свои денежные потоки в русло фирмы, занимавшейся экспортом аудио-видеоаппаратуры из-за рубежа, и перепрофилировал свой бизнес, не только сохранив все прежние связи, но и обретя новые.
Шурик был одним из его клиентов. Отношения Вавилова и Рябого из партнерских быстро переросли в приятельские, однако оба бизнесмена всегда держали дистанцию, хорошо помня старое правило: дружба дружбой, а табачок врозь.
— Дело у вас тухлое, господа, — сказал Шурик, поставив рюмку на стол.
— Без тебя знаю, — ответил Вавилов. — Что ты конструктивно можешь предложить?
— Могу спустить его на тормозах.
— И сколько это будет стоить? — спросил Толстиков. — Ты же, надо понимать, не альтруист, Александр Михайлович?
— Нет. Не альтруист.
— Постой. — Вавилов посерьезнел. — Что это за разговор — спустить на тормозах? Это несерьезно, Шурик. Говори, что ты конкретно можешь сделать. История — говно, я согласен. И закрывать ее надо. Как считаешь, Артур?
— Да нет слов, Володя, — сказал Ваганян. — Дело круто завернулось. Этот Буров…
— Крутой мужик?
— Скользкий, гад.
— Насколько я понял, речь идет о притоносодержательстве? — спросил Шурик.
— Ну да.
Ваганян плеснул себе виски и, в отличие от шефа, не разбавляя его водой, быстро выпил.
— Именно так вопрос и стоит. И кобениться тут сложно. Можно вышустрить только на личных контактах с Буровым.