— А парни, значит, все равно сидеть будут?
— Будут. Или ты считаешь, что они должны на свободе гулять? Наркоты в законе. Все дилеры ими охвачены, все бляди московские, все тусовки наркотские. Последнее время они даже с кокаина слезли, жестко на гере сидели.
— А ты сам разве не сидишь?
Следователь прищурился.
— Тебе-то какое дело, Шурик? Ты что у нас, ангел без крыльев?
— Нет, я не ангел. Просто убийство вешать на мальчишек…
— Вешать, не вешать… Я считаю, что им на свободе гулять нечего. Заслужили вполне. Не сегодня-завтра сами бы влезли в какую-нибудь гадость. Они социально опасны, Шурик, неужели не понимаешь? Им нельзя давать по Москве гулять. Они уже все на финишной прямой. А зона им только на пользу пойдет. Мы уж постараемся…
— Ну конечно. Вы постараетесь.
— Мудак ты, Александр Михайлович. Не перебивай меня, бога ради. Ты же не дослушал того, что я хотел сказать.
— Пожалуйста, продолжай. Очень интересно.
— Ты нас за зверей-то не держи, ладно? Не в наших интересах, чтобы они просто на зоне парились, десять лет впустую там торчали. Они у нас поедут в больничку. Тюремную, разумеется. В себя придут, с дозы слезут.
— Конечно, там слезешь…
Глаза Бурова сузились.
— Не пори чепухи, Михалыч. Надо будет — специальные люди проследят, чтобы и с дозы слезли, и сил набрались.
— Ах, ты в этом смысле? Длинные руки…
— Точно. Ты даже не представляешь, насколько они у нас длинные.
— Да где уж…
— Вот именно. Короче, выйдут годика через два…
— Это за убийство-то?
— Успокойся. Я говорю — выйдут, значит выйдут. На суде все решат. Убийство убийству, как ты знаешь, рознь. На тебе ведь тоже убийство по неосторожности висело. А ты так легко отделался…
Шурик осторожно кашлянул.
— Зря ты это, Буров. Не люблю я вспоминать такие вещи…
— Ну уж, брат, извини. Ты спросил, я тебе дал развернутый ответ. Конечно, я ни секунды не верю, что они Кудрявцева завалили. А завалил его…
— Кто?
— Тебе интересно?
— Конечно. Еще бы.
— Сказать?
Буров был уже изрядно пьян.
— Тебе, Шурик, я могу, конечно, сказать. Ты ведь как бы свой человек. Да? Я не ошибаюсь?
— Слушай, брось ты чушь молоть. Свой, не свой… Что мы, первый день знакомы?
— Не первый. Но и не так чтобы очень уж долго. А ведь я про тебя много чего знаю, Шурик…
— Да я в курсе.
— Серьезно? Ну вот и отлично. А завалил Кудрявцева, конечно же, Грек.
Буров так неожиданно закончил фразу, что Шурик не сразу осознал смысл сказанного. У следователя была такая особенность — важную информацию он выдавал вскользь, как бы между делом, вставляя ее в поток необязательных слов.
— Как ты сказал? Грек?
— Ну да. А кто же еще? Конечно, Грек. У него и интерес был. Я его давно пасу. Он, гад, через клубы Кудрявцева наркоту гнал. А Ромочка наш стал упираться. Мол, и без Грека, говорил, обойдусь, и вообще вещал — дескать, не хочу с наркотой возиться, опасно это, да и быдло всякое вечно вокруг трется. Он ведь, блядь, светский господин был. Ну, конечно, из золотой молодежи… Сволочь номенклатурная. Не поверишь, Шурик, ни капельки мне его не жалко. Падла кремлевская…
— Почему же кремлевская?
— Так ведь предки его — чисто у Кремля кормились. Я же сказал — золотая молодежь. Им, сукам, при любой власти вольготно. Без мыла в жопу влезут. И Рома, сучара, фарца московская, все ему с рук сходило. Вот и допрыгался. Все они там будут, все!
Александр Михайлович покачал головой. То, что вещал Буров, более естественно звучало бы из уст какого-нибудь комитетского отставника. Но этот — вальяжный, хорошо одетый, с кокаином в кармане и со своим сумасшедшим автомобилем, как магнитом притягивающим всех уличных проституток, — этот-то что мелет? Сыщик, понимаешь, новой формации.
— Ты чего морщишься, Шурик? А? Думаешь, небось, что я не по делу базар веду? Что сам на крутой тачке езжу, бабок у меня немерено, что у меня самого рыло в пуху, а я гоню телегу на тех, кто меня кормит? Так ведь? Скажи, Шурик, я не обижусь.
— Отчасти, — ответил Александр Михайлович. — Отчасти, конечно, так. То есть не совсем уж чтобы так. Но странно от тебя такие речи слышать.
— Ничего странного. Я их любить не обязан. Я свою работу делаю, этого достаточно.
Буров начал клевать носом.
Александр Михайлович пригласил сыщика в ресторан, с тем чтобы отметить покупку прав на творчество Ренаты — большое дело, безусловно, повод для легкого праздника. Отметить и заодно провентилировать вопрос насчет связей Ренаты с какими-то левыми бандитами, которые у нее, судя по всему, имелись. Не страшно, конечно, все эти мелкие бандитские хвосты можно обрубить очень быстро и просто, но главное — знать, есть ли они, а если есть, то с какой стороны. Важно знать все заранее, чтобы потом в работе не возникало путаницы. Да и проблему Вавилова нужно было как-то решать.
Сегодня следователь как будто немного перепил или же еще до встречи с Шуриком злоупотребил кокаином. Очевидно, количество тонизирующих веществ в его организме превысило какой-то порог, и сыщик, кажется, начал ломаться.
Его потянуло на какую-то странную откровенность, и для Шурика Буров вдруг открылся с совершенно неожиданной стороны.
Александр Михайлович, полагавший, что он достаточно хорошо разбирается в людях, совершенно искренне считал, что Буров — обычный современный, в меру коррумпированный мент, ровно настолько коррумпированный, чтобы не утратить представления о том, что такое простая человеческая порядочность, и ровно настолько современный, чтобы понимать простой факт, гласящий, что законы, ну хотя бы некоторые из них, писаны не про всех.
А оказалось, что Буров этот вовсе не так прост и не так мил, как виделось Шурику после первых дней знакомства.
— Удивился? — спросил Буров и снова наполнил свою рюмку.
— Как тебе сказать…
— А как есть, так и скажи. Или боишься вслух имя Грека произносить?
— Если честно, то да. Эта информация, знаешь ли, слишком взрывоопасная, чтобы ее в себе носить. И потом, это ведь больше по твоему ведомству.
— Ты так считаешь?
— А ты нет?