— О господи! Сколько можно!
— Сколько нужно, столько и можно. Тебе деньги нужны?
— Нужны.
— Вот. А деньги, милая моя, надо зарабатывать. Они с неба ни на кого не падают.
— Это ясно.
— А раз тебе ясно, говори — будешь в фонде работать?
— Ха! Так я же ничего в этом не понимаю!
— Тебе ничего и не надо понимать. Там вообще делать нечего. К тебе будут приходить люди, приносить разные проекты и просить под них денег. А ты будешь рассматривать эти проекты. Вместе со мной, конечно. И мы вместе будем решать, как и что делать.
— А откуда у нас на все это деньги?
— От инвесторов. Например, от западных фирм — тех, что желают принять участие в судьбе нашего города, в подъеме культурной жизни северной столицы, если выражаться пафосно. Местные инвесторы, кстати, тоже есть…
— Бандиты, что ли?
— Ну, бандиты. А что?
— Да нет, мне по фигу. Только скажи, а не стремно с ними работать?
— Оленька! Сейчас так все смешалось… Как сказал поэт, «смешались в кучу кони, люди…» С ними работать не более стремно, как ты выражаешься, чем с любым другим партнером. Потому что если партнеру что-то не нравится, он идет к тем же бандитам за помощью. А мы с ними напрямую работаем. Понимаешь? Это намного безопасней. Потому что теперь уже они от нас будут зависеть.
— То есть ты, Боря, крестный отец?
— Оля! Не путай кино с жизнью. В жизни все буднично и скучновато. За исключением способов тратить деньги. А этой романтики, этих оленьих глаз Аль Пачино и в помине нет.
— Конечно. Стоит только муженька моего вспомнить.
— Вот именно. Рок-герой. Кстати, давай и на эту тему поговорим.
— А что, есть новости?
— Есть темы. Надо обсудить.
— Ну что же, обсуждай.
— Смотри. Месяца через два можно провести Лековский фестиваль.
— О боже…
— Перестань, Оля. Дело хорошее. Народ-то его любил и любит. Особенно сейчас. У нас вообще любят покойников. Чтобы тебя по-настоящему признали, надо умереть.
— Это точно, страна некрофилов. Еще Гоголь заметил.
— Вот! А фестиваль можно провести шикарный. Выпустим видео-аудиопродукцию. Сделаем книгу — собрание песен, нот. Плакаты, футболки… Представляешь, что все это для нас значит?
— Неплохие бабки, как я понимаю.
— Правильно понимаешь. Кстати, о бабках…
Гольцман вышел в прихожую, вернулся со своей сумкой и вынул из нее пачку бумаг.
— Подпиши-ка мне вот тут…
— Что это?
— Расписка. В получении денег. Я тебе плачу наличными, чтобы ты не парилась с налогами.
— А за что?
— Ну, скажем, в рамках нашего с тобой первого договора. Мы выпустили компакт с ранними песнями твоего мужа. Продается уже. Компакт и кассета.
Ольга посмотрела на лист бумаги, протянутый ей Гольцманом.
— Ого! Две штуки?
— Да.
— А я слышала, компакты сейчас плохо продаются…
— У кого как. Голь на выдумку хитра, — таинственно заметил Борис Дмитриевич. — Но это отдельный разговор.
Оля поставила подпись. Борис Дмитриевич тут же достал из сумки тонкую пачку зеленых купюр, перехваченную резинкой.
— Держи. А насчет фонда подумай. Но я бы тебе советовал принять предложение. Во-первых, трудовая книжка ляжет… У тебя она, вообще говоря, есть?
— Где-то валяется.
— Пусть она лучше в нашем отделе кадров валяется. Знаешь, ситуация в стране меняется. Неизвестно еще, может быть, эти трудовые книжки нам всем понадобятся. В любом случае вещь нужная. Даже сейчас. У тебя загранпаспорт есть?
— Ну есть. Только уже просрочен, наверное.
— Вот видишь. Надо новый делать. А без трудовой книжки ты замучаешься всякие справки собирать. Конечно, мы поможем, оформим без проблем, но все же советую документами не разбрасываться. Пусть трудовая лежит в фонде, она же каши не просит.
— Ну, если ты считаешь, что так лучше…
— Лучше, лучше. Однозначно.
— Хорошо. Что еще?
— Еще? Зарплата. В фонде положим тебе штуку в месяц официально.
— Баксов?
— Нет, песо. Но повторяю: официально. Чтобы ты налоги с них исправно платила и чтобы не возникало никаких вопросов. Зарплата по нашим меркам приличная, налоги тоже не маленькие… А там — сколько заработаем, все поделим. Внакладе не останешься.
— Звучит заманчиво, — улыбнулась Оля.
— Не просто заманчиво. Это не пустые слова, а реальные дела. Настоящие.
— Хорошо. Если так, то… — Оля сдернула резинку с пачки купюр и пересчитала деньги. — Когда начинать?
— Что?
— Работать. Я имею в виду, в фонде.
— Да считай, что ты уже начала. Учредительные документы на тебя сделаны. Только подпиши вот тут. — Гольцман протянул еще несколько листов.
— Ого! Мои паспортные данные… Все у тебя есть.
— Конечно, есть, — усмехнулся Гольцман. — Мы же с тобой контракт подписывали. Забыла?
— Нет. Просто тогда такая суета была. А с этими похоронами, с развеиванием пепла у меня вообще крыша поехала.
— Ничего. Ты теперь человек непьющий, с трезвым умом и ясной памятью. Большие дела будем делать, Оля, попомни мои слова.
— Хотелось бы.
Оля взяла деньги и сунула их в карман халата.
«А что, может, взять да и жениться на этой Стадниковой? — подумал Гольцман. — Красавица. Теперь уже не пьет. И умная. Даже слишком умная. Ей палец в рот не клади… Нет, эту идею пока нужно оставить. Не бросать совсем, не списывать в архив, но отложить. Время покажет, как выстроятся наши отношения…»
— Так что с фестивалем? — спросила Ольга.
Гольцман закурил.
— Фестиваль мы приурочим к празднику города. А праздник города проводим, в основном, тоже мы. Бюджетные средства плюс частные инвестиции. Деньги, Оля, очень большие, и заработать на этом мы можем весьма неплохо. Весьма неплохо, — повторил он, — даже если считать по московским меркам. В общем, пора начинать серьезные дела. Вся эта питерская мелочь, знаешь, утомляет. Сил отнимает много, а выхлоп — мизерный.
— Ну, не такой уж и мизерный, — улыбнулась Оля, нащупав в кармане деньги. — Машинку-то себе ты все-таки поменял.
— Ха! Машинку! Машинку я и раньше мог купить, давным-давно. Я специально не покупал. Чтобы не бросаться в глаза. Теперь-то — по рангу положено. Моя бы воля, ездил бы всю жизнь на «Жигулях». Оно спокойнее.