Фирма, рынок и право

Коуз Рональд Фирма, рынок и право

Рональд Коуз

ФИРМА, РЫНОК И ПРАВО

Предисловие автора ЦЕЛЬ этой книги -- убедить моих собратьев-экономистов изменить подход к анализу ряда важных вопросов микроэкономики. Большая часть книги представляет собой перепечатку уже опубликованных статей, но в первой и шестой главах я попытался прояснить природу аргументов, использованных в этих статьях, и ответить на основные критические замечания к ним. Статьи перепечатываются без изменений, если не считать устранения опечаток и приведения моего правописания и стиля в соответствие с общепринятыми. Я должен поблагодарить Тэри Беккера, Герхарда Гаспера, Аарона Директора и Джорджа Стиглера, каждый из которых прочитал первую и шестую главы и предложил изменения, многие из которых я и сделал, хотя не так много, как им бы хотелось. Рональд Коуз

Фирма, рынок и право

I. Назначение книги ОСНОВУ книги составляют три статьи -- "Природа фирмы" (1937), "Спор о предельных издержках" (1946) и "Проблема социальных издержек" (1960). Включены и другие статьи, которые развивают и иллюстрируют аргументы этих трех. Как станет ясно впоследствии, все эти работы представляют в сущности одну и ту же точку зрения. В общем-то, моя точка зрения не привлекла внимания, а мои доводы большей частью не были поняты. Нет сомнения, что отчасти тому причиной недостатки изложения, и я надеюсь, что это вводное эссе, в котором развивается ряд выделенных комментаторами основных моментов и заново формулируются мои аргументы, сделает мою позицию более понятной. Но я не верю, что именно неудачное изложение было той главной причиной, которая столь затруднила усвоение моих доводов экономистами. Поскольку мне представляется, что в этих статьях я утверждаю вещи весьма простые, настолько простые, что их можно счесть почти что само собой разумеющимися, приходится признать, что их отрицание или неспособность их понять свидетельствуют о том, что большинство экономистов иначе смотрят на экономические проблемы и не разделяют моих представлений о природе нашей науки. Я полагаю, что так оно и есть. В настоящее время господствует то понимание природы экономической науки, которое выражено в определении Роббинса: "Экономика -- это наука, которая изучает поведение человека с точки зрения отношений между его целями и ограниченными средствами, допускающими альтернативное использование" [Robbins Lionel, An Essay on the Nature and Significance of Economic Science, 2nd ed. London: Macmillan Co., 1935, р. 16]. Это определение превращает экономику в науку о выборе. На деле большинство экономистов, включая и самого Роббинса, ограничивают свою работу гораздо более узким кругом разновидностей выбора, чем предполагает это определение. Недавно, однако, Беккер заявил, что Роббинс неоправданно сужает задачи экономической теории и что экономический подход, как он это называет, может и должен найти применение во всех общественных науках. Работа самого Беккера демонстрирует, что экономический подход может быть с успехом использован в других общественных науках [Becker Gary S., The Economic Approach to Human Behavior, Chicago: University of Chicago Press, 1976]. Но как раз успех этой работы и понуждает спросить: почему инструменты экономистов находят столь многообразное применение? Меня особенно интересовала та часть экономической теории, которая имеет дело с фирмами, отраслями и рынками и которую некогда называли теорией ценности и распределения, а теперь называют теорией цен или микроэкономикой. Это весьма замысловатая область, отличающаяся высоким интеллектуальным уровнем, которая породила ряд ценных открытий. Экономисты изучали, как именно на выбор потребителей, принимающих решение о покупке благ и услуг, влияют величина дохода и цены благ и услуг. Они также изучали, как производители решают: какие факторы производства использовать, какие продукты и услуги производить и продавать и в каких объемах, если цены, спрос на конечный продукт и отношение между объемом производства и количеством используемых ресурсов даны. Анализ держится на предположениях, что потребители максимизируют полезность (вымышленная сущность, играющая, по-моему, ту же роль, что когда-то эфир в физике) и что производители будут стремиться к максимизации прибыли или чистого дохода (что подтверждается гораздо большим числом свидетельств). Согласно теории обмена решения производителей и потребителей оказываются во взаимной гармонии. Детализированность теории не должна скрывать от нас ее существа -- анализ выбора. Именно это делает теорию столь универсальной. Беккер указывает, что "в наибольшей степени от других общественных дисциплин отличает экономическую теорию не ее предмет, но подход" [Ibid., p. 5]. Если созданные экономистами теории (по крайней мере, микроэкономические) представляют собой по большей части определенный подход к изучению факторов, от которых зависит выбор (а я думаю, что так оно и есть), совершенно ясно, что они могут быть использованы для анализа выбора в других областях, в том числе в юриспруденции и в политике. В этом смысле у экономистов нет собственного предмета исследования. Ведь в мире животных человек вовсе не единственный, кто сталкивается с необходимостью выбирать, и можно предполагать, что тот же подход возможен при изучении крыс, кошек, осьминогов, которые, все без сомнения, максимизируют свою полезность, в основном, так же, как человек. Поэтому вовсе не случайно, что теорию цен удалось использовать при изучении поведения животных [Kagel John Н., Battalio Raymond C., Rachlin Howard and Green Leonard, Demand Curves for Animal Consumers // Quarterly Journal of Economics 96, ? 1, February, 1981, p. 1--14]. Эта сосредоточенность экономистов на логике выбора, при том, что этот подход может вдохнуть свежие силы в юриспруденцию, политологи" и социологию, пошла, как мне представляется, не на пользу самой экономике. Одним из результатов этого отторжения теории от ее предмета оказалось то, что те самые субъекты, решения которых анализировала теория, не стали предметом исследований, а в итоге она лишилась всякого содержания. Потребитель предстает не как человек, а как согласованный набор предпочтений, фирма для экономиста, как сказал Слейтер, "по существу являет собой кривую спроса и кривую предложения, а вся теория сводится к логике оптимального выбора цены и комбинации затрат" [Slater Martin, Foreword to Edith T. Penrose // The Theory of the Growth of the Firm 2nd ed. White Plains, N. Y.: M. E. Sharpe, 1980, ix]. Обмен происходит вне каких-либо определенных институциональных рамок. Мы получили потребителей, не имеющих и следов принадлежности к роду людскому, и фирмы, не знающие, что такое организация и даже обмен, осуществляемый вне рынков. Созданный экономической теорией рациональный максимизатор полезности ничем не напоминает обычного человека, трясущегося в городском автобусе, и вообще никакого мужчину (или женщину) ни в каком автобусе. Нет никакие оснований предполагать, что большинство людей сосредоточены на максимизации чего бы то ни было, разве что собственного несчастья, но даже в этом они не имеют полного успеха. Найт очень хорошо выразил эту мысль: "... утверждение экономистов ... что человек мыслит и действует ради избавления от неприятностей, по крайней мере, наполовину извращает факты". "Невзгоды" бывают целью наших стремлений не реже, чем "блага", а чтобы попасть в неприятности, мы проявляем изобретательности не меньше, чем чтобы выпутаться из них, и уж во всяком случае достаточно, чтобы напасти никогда не кончались... Человек, которому не о чем беспокоиться, немедленно занимает себя созданием чего-либо, входит в какую-либо захватывающую игру, влюбляется, готовится покорить какого-нибудь врага или Северный полюс, или охотится на львов, или что угодно еще [Knight Frank H., The Ethics of Competition, 2nd ed., N. Y.: Harper Bros., 1936, p. 32]. Я уверен, что предпочтения человека остаются теми же, что были миллионы лет назад у его живших охотой предков (даже если их и нельзя считать людьми), и эти предпочтения способствовали в тех условиях выживанию. Значит, вполне возможно, что работа социобиологов (и их критиков) позволит нам, в конце концов, воссоздать настолько подробную картину человеческой природы, что мы сможем вычленить из нее тот самый набор предпочтений, с которого начинает экономист. Если этот результат будет достигнут, мы сможем довести до совершенства анализ потребительского спроса и других видов экономического поведения. В настоящее время, однако, что бы ни понуждало людей выбирать то, что они выбирают, нам приходится удовлетвориться знанием, что для человеческих коллективов почти при всех обстоятельствах рост (относительный) цен на что угодно вызывает сокращение объема спроса. Это относится не только к денежной цене, но к цене в самом широком смысле слова. Рационально или нет решение пересечь оживленное шоссе, чтобы попасть в определенный ресторан, можно быть уверенным, что, чем опасней движение на шоссе, тем меньше людей на это отважится. И можно не сомневаться, что наличие менее опасной альтернативы, например, пешеходного мостика, сократит число тех, кто перебегает опасное шоссе; точно так же ясно, что если цель на другой стороне шоссе станет более привлекательной, большее число людей отважится его пересечь. Обобщение таких наблюдений и составляет теорию цен. Я не считаю, что она вынуждает нас признать человека рациональным максимизатором полезности. В то же время она ничего не сообщает нам о том, почему же люди выбирают то, что они выбирают. Почему человек готов рискнуть жизнью ради сандвича, нам непонятно, хоть мы и знаем, что при достаточном увеличении риска он воздержится от своего стремления к этому удовольствию. Ни одно эссе в этой книге не затрагивает вопроса о природе человеческих предпочтений, да я и не верю, как уже отметил выше, что экономисты смогут здесь многое прояснить до тех пор, пока не поработают как следует социобиологи и другие неэкономисты. Но ведь готовность экономистов принять столь бессодержательную концепцию природы человека явно сродни их трактовке институтов, центральных для этой науки. Эти институты -- фирма и рынок -составляют институциональную структуру экономической системы. В господствующей экономической теории фирма и рынок предполагаются, большей частью, существующими, но не составляют предмета исследования. Одним из результатов такого подхода было то, что решающая роль права, определяющего деятельность фирм и функционирование рынков, большей частью игнорировалась. Собранные в этой книге эссе отличает не отрицание существующей экономической теории, которая, как уже было сказано, воплощает логику выбора и имеет множество применений, но использование этой экономической теории для исследования роли, которую фирма, рынок и право играют в экономической системе. II. Фирма В СОВРЕМЕННОЙ экономической теории фирма есть та организация, которая преобразует исходные ресурсы в конечный продукт. Почему существуют фирмы, что определяет число фирм и их специализацию (приобретаемые ими ресурсы и выпускаемые продукты), -- эти вопросы не интересуют большинство экономистов. Для экономической теории фирма, как сказал недавно Хан, -- это "теневая фигура" [Hahn Frank, General Equilibrium Theory // In The Crisis in Economic Theory ed. Bell Daniel and Cristol Irving, N. Y.: Basic Books, 1981, p. 131]. Это отсутствие интереса совершенно поразительно, тем более, если учесть, что большинство людей в Соединенных Штатах, Великобритании и других западных странах заняты в фирмах, что большая часть производства осуществляется фирмами и что эффективность всей экономической системы в очень большой степени зависит от того, что происходит внутри этих экономических молекул. Целью моей статьи "Природа фирмы" и было объяснить существование фирмы и найти причины, предопределяющие масштабы ее деятельности. Хотя статья обильно цитировалась, из замечаний вроде того, что сделал Хан, ясно, что идеи этой статьи (опубликованной около 50 лет назад) не стали неотъемлемой частью инструментария экономиста. И легко понять, почему. Чтобы объяснить, почему фирмы существуют и что именно они делают, я счел необходимым ввести понятие, которое я в этой статье обозначил как "издержки использования механизма цен", "издержки осуществления трансакций обмена на открытом рынке", или просто "рыночные издержки". Чтобы выразить ту же идею в статье "Проблема социальных издержек", я использовал выражение "издержки рыночных трансакций". В экономической литературе, закрепилось выражение "трансакционные издержки". Я описал то, что имел в виду, в следующих словах: "Чтобы осуществить рыночную трансакцию, необходимо определить, с кем желательно заключить сделку, оповестить тех, с кем желают заключить сделку и на каких условиях, провести предварительные переговоры, подготовить контракт, собрать сведения, чтобы убедиться в том, что условия контракта выполняются, и так далее" [см. статью "Проблема социальных издержек", c. 104]. Далман следующим образом отчеканил понятие трансакционных издержек: это "издержки сбора и обработки информации, издержки проведения переговоров и принятия решения, издержки контроля и юридической защиты выполнения контракта" [Dahlman Carl J., The Problem of Externality // The Journal of Law and Economics 22, ? 1, April 1979, p. 148]. Я убежден, что без понятия трансакционных издержек, которое, в общем-то, не привилось в современной экономической теории, невозможно понять работу экономической системы, нельзя с пользой проанализировать многие проблемы и нет основания для определения политики. Существование трансакционных издержек будет подталкивать желающих торговать к введению различных форм деловой практики, обеспечивающих сокращение трансакционных издержек в том случае, когда затраты по выработке таких форм оказываются меньше, чем экономия на трансакционных издержках. Выбор партнеров, тип контракта, выбор предлагаемых продуктов и услуг -- все может при этом меняться. Но, может быть, наиболее важной формой приспособления к проблеме существования трансакционных издержек является возникновение фирмы. В статье "Природа фирмы" я доказал, что, хотя производство может вестись совершенно децентрализовано (на основе контрактов между индивидуумами) и что осуществление трансакций влечет некоторые издержки, неизбежна организация фирм для осуществления действий, которые в противном случае совершались бы через рыночные трансакции (разумеется, если внутрифирменные издержки меньше, чем издержки рыночных трансакций). Именно это определяет, что же именно фирма покупает, производит и продает. Поскольку концепция трансакционных издержек обычно не используется экономистами, вовсе не удивительно, что соответствующий подход внедряется в практику не без трудностей. Мы лучше сможем понять причины такого отношения к нему, если рассмотрим не фирму, но рынок. III. Рынок ХОТЯ экономисты заявляют, что они исследуют работу рынка, в современной экономической теории роль рынка еще менее ясна, чем роль фирмы. У Альфреда Маршалла в "Основах экономики" есть глава "О рынках", но она очень общего характера и не касается темы, может быть, потому, что была отложена для работы, которая появилась, в конце концов, под названием "Торговля и промышленность". В современных учебниках анализируется процесс установления рыночных цен, но рассмотрение самого рынка совершенно исчезло. И это не так странно, как кажется. Рынки представляют собой институты, существующие для облегчения обмена, т. е. они существуют для сокращения издержек по трансакциям обмена. В экономической теории, предполагающей, что трансакционные издержки не существуют, рынкам нечего делать, и представляется совершенно разумным делом развитие теории обмена на примере обмена орехов на яблоки между индивидуумами, совершаемого на опушке леса, либо на основе другого нереального примера. Этот анализ, разумеется, объясняет, почему торговля выгодна, но он не затрагивает факторы, определяющие размах торговли и тип благ, которыми торгуют. А когда экономисты все-таки говорят о структуре рынка, это не имеет ничего общего с рынком как институтом, но относится лишь к таким предметам, как число фирм, дифференциация продуктов и т. п., при том, что влияние социальных институтов, облегчающих обмен, полностью игнорируется. Создание рынков есть дело предпринимателей, и оно имеет долгую историю. В средневековой Англии ярмарки и рынки организовывались частными лицами, получившими королевскую привилегию. Они не только предоставляли сооружения, нужные для проведения ярмарки или рынка, но также несли ответственность за безопасность (очень важно в такие неустроенные времена со сравнительно слабыми правительствами), и правили суд для разрешения конфликтов (ярмарочный суд). Ярмарки и рынки организуются и в новое время, включая выставочные залы и пр., и зачастую (опять-таки в Англии) являются делом муниципалитетов. Конечно, их относительная значимость уменьшилась с ростом числа магазинов и других подобных предприятий, управляемых частными розничными и оптовыми торговцами. При том, что государство обеспечивает безопасность, и при более развитой системе правосудия владельцы старых рынков больше не несут ответственности за обеспечение безопасности и отправление правосудия, хотя некоторые ярмарочные суды просуществовали до конца XIX в. [Обзор истории ярмарок, рынков и ярмарочных судов см.: Pease Joseph G. and Chitty Herbert, Pease and Chilly's Law of Markets and Fairs, 2nd ed. by Harold Parrish, London: С. Knight, 1958, p. 1--9; Palgrave's Dictionary of Political Economy, London: Macmillan Co 1894(tm)1901; S. V. "Fairs and Markets" and "Piepowder Court"]. При том, что роль традиционных рынков уменьшилась, возникли новые рынки, занявшие в современной экономике не менее важное место. Я имею в виду фондовые и товарные биржи. Обычно их организуют группы торговцев (членов биржи), которые владеют (или арендуют) помещениями, внутри которых осуществляются трансакции. Все биржи весьма подробно регламентируют деятельность тех, кто торгует на этих рынках (время, отведенное для совершения сделок, возможные объекты торговли, ответственность сторон, условия соглашений и пр.), и каждая из них предоставляет механизм разрешения конфликтов и применения санкций против тех, кто нарушает правила биржи. Не лишено значения и то, что эти биржи, на которые экономисты часто ссылаются как на пример совершенного рынка и совершенной конкуренции, представляют собой рынки с подробным регламентированием трансакций (и это помимо возможного правительственного регулирования). Отсюда следует вывод, и, по-моему, совершенно справедливый, что для существования чего-либо, подобного совершенной конкуренции, обычно необходима сложная система правил и ограничений. Экономисты, анализирующие биржевые регламентации, часто предполагают, что они представляют собой попытку установления монополии и ограничения конкуренции. При этом они не осознают или, во всяком случае, оставляют в стороне другое объяснение этих регламентации: они нужны для сокращения трансакционных издержек и, следовательно, для увеличения объемов торговли. Адам Смит говорил так: "Интересы представителей той или иной отрасли торговли и промышленности всегда в некоторых отношениях расходятся с интересами общества и даже противоположны им. Расширение рынка и ограничение конкуренции всегда отвечают интересу торговцев. Расширение рынка часто может соответствовать также интересам общества, но ограничение конкуренции всегда должно идти вразрез с ними" [Smith Adam, An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations, Vol. 1 of The Glasgow Edition of the Works and Correspondence of Adam Smith, ed. R. H. Campbel and A. S. Skinner, text ed. W. B. Todd, Oxford, 1976, p. 267 (Смит А., Исследование о природе и причинах богатства народов, М., 1962, c. 195)]. Красноречие и сила, с которыми Адам Смит обличал регулирование, направленное на ограничение конкуренции, похоже, сделали нас слепыми к тому факту, что дельцы заинтересованы также и в того рода регулировании, которое расширяет рынок, может быть потому, что Адам Смит уделил этому мало внимания. Но я полагаю, что есть и другая причина для этого пренебрежения возможной ролью регулирования в расширении рынка. Монополия и такие стесняющие торговлю меры, как тарифы, легко поддаются анализу средствами обычной теории цен, а отсутствие понятия трансакционных издержек затрудняет анализ того, что происходит при их сокращении. Очевидно, что рынки, как они сегодня существуют, для своей деятельности требуют большего, чем помещение, в котором может происходить купля-продажа. Они требуют также утверждения правовых норм, которые бы определяли права и обязанности тех, кто осуществляет трансакции в этих помещениях. Такие правовые нормы могут быть созданы теми, кто организует рынки, как, собственно, и происходит на большинстве бирж. В этом законотворчестве биржи в основном сталкиваются с проблемами обеспечения согласия между членами биржи и подчинения правилам. Согласие легче достигается в случае товарных бирж, поскольку члены биржи работают в общих помещениях и оперируют ограниченным набором товаров (commodities); принудить к соблюдению правил оказывается несложным делом, потому что сама возможность торговать на бирже есть немалая ценность и перспектива лишиться доступа на биржу -- достаточная угроза, принуждающая большинство участников к соблюдению правил биржи. Когда помещений и их владельцев множество и интересы каждого различны, как это имеет место в розничной и оптовой торговле, установление и поддержание частной системы правовых норм оказываются очень трудным делом. Поэтому деятельность на этих рынках должна зависеть от правовой системы государства. [См. сходный с моим и, безусловно, не противоречащий анализ фьючерсных рынков: Telser Lester G. and Higinbotham Harlow N., Organized Futures Markets Costs and Benefits // Journal of Political Economy 85, ? 5, 1977, p. 969.] IV. Проблема социальных издержек ВЛИЯНИЕ права на работу экономической системы исследовано в главе "Проблема социальных издержек". Происхождение этого текста помогает кое-что понять в современном состоянии экономической теории. Ранее была опубликована статья под названием "федеральная комиссия связи" [Coase R. H., The Federal Communications Commission // The Journal of Law and Economics, October 1959, p. 1--40], в которой я доказывал, что было бы лучше, если бы в США использование различных сегментов радиоспектра предоставлялось тем, кто готов больше заплатить, а не распределялось по усмотрению администрации. Но я на этом не остановился. Я перешел к рассмотрению того, какие же именно права получит победитель аукциона, -- вопрос, который экономисты, привыкшие представлять себе факторы производства в виде вещественных благ (тонны удобрений, акры земли и пр.), считают обычно тривиальным. Юристы, однако, приучены мыслить о том, что продается и покупается, как о пучке прав. Легко понять, что именно побудило меня использовать тот же подход в случае со спектром радиочастот: затруднительно толковать использование права на излучение радиоволн исключительно в физических терминах, особенно с учетом того, что возможный результат от излучения радиоволн определенной частоты решающим образом зависит от того, как именно используются эта и соседние частоты другими. Нельзя конкретно обсуждать величину оплаты за пользование данной частотой, если предварительно каким-либо образом не определены права всех других людей, которые используют или могут использовать эту и соседние частоты. Именно в этом контексте я и развил анализ, первоначально опубликованный в статье "федеральная комиссия связи", а затем, в существенно более подробном виде, в статье "Проблема социальных издержек". Я был принужден к более подробному изложению моих соображений, потому что ряд экономистов, особенно из Чикагского университета, прочтя первую статью, сочли мой анализ ошибочным, и я надеялся, что сумею развеять их сомнения и возражения более полным изложением идей [Kitch Edmund W., ed. The Fire of Truth: A Remembrance of Law and Economics at Chicago, 1932--1970 // The Journal of Law and Economics 26, ? 1, April 1983, p. 220--222.]. Совсем нетрудно использовать тот же подход, который я счел полезным для анализа распределения радиочастот, при анализе проблем, более привычных для экономистов. Некто, имеющий право построить фабрику на участке земли (и желающий использовать это право), обычно примет меры против того, чтобы кто-нибудь, скажем, посадил здесь пшеницу; и если работающая фабрика является источником шума и дыма, владелец захочет получить права и на это. Владелец предпочтет выбрать определенное место, чтобы без препятствий шуметь и дымить, поскольку при этом он получит больший чистый доход, чем при работе в другом месте или в другом рабочем режиме. Использование этих прав, конечно, лишает фермеров возможности пользоваться землей, а остальных -- тишины и чистого воздуха. Если права на совершение определенных действий могут быть куплены и проданы, их, в конце концов, приобретут те, кто выше ценит даруемые ими возможности производства или развлечения. В этом процессе права будут приобретены, подразделены и скомбинированы таким образом, чтобы допускаемая ими деятельность приносила доход, имеющий наивысшую рыночную ценность. Осуществление прав, приобретенных одним человеком, неизбежно уничтожает возможности производить или предаваться досугу для других, для кого цена приобретения этих прав слишком высока. Конечно, в этом процессе приобретения, подразделения и комбинирования возрастание ценности результата, допускаемого новой констелляцией прав, нужно сопоставить с издержками трансакций, необходимых для достижения этих новых констелляций, и такое перераспределение прав будет предпринято только если издержки трансакций, необходимых для его достижения, меньше, чем возрастание ценности в результате такого перераспределения. Этот подход делает ясным, что с аналитической точки зрения нет разницы между такими правами, как право определять способ пользования участком земли и право, например, позволяющее кому-либо в данном месте дымить. Так же как обладание правом построить фабрику на данном участке земли обычно дает владельцу право не строить на этом участке, так и право дымить на данном участке может быть использовано, чтобы прекратить испускание дыма на этом участке (за счет неиспользования своего права и непередачи его кому-либо, кто будет его использовать). Как именно будут использованы права, зависит от того, кто ими владеет, и от условий контракта, заключенного владельцем. Если эти условия есть результат рыночных трансакций, они будут способствовать наиболее ценному использованию прав, но только за вычетом издержек на осуществление этих трансакций. Трансакционные издержки, таким образом, играют ключевую роль в определении того, как именно будут использоваться права. Статья "Проблема социальных издержек", в которой эти взгляды были систематически изложены, широко цитировалась и обсуждалась в экономической литературе. Но ее влияние на экономический анализ было менее благоприятным, чем я надеялся. Дискуссия сконцентрировалась большей частью на разделах III и IV статьи, и даже здесь -- в основном на так называемой "теореме Коуза", пренебрегая другими аспектами анализа. В разделах III и IV я исследовал вопрос: что будет происходить в мире, в котором трансакционные издержки предполагаются нулевыми? При этом моей целью не было описание того, на что будет похожа жизнь в таком мире, а только лишь создание простых условий для анализа и, что было еще более важным, для прояснения фундаментальной роли, которую Трансакционные издержки выполняют и должны выполнять в процессе формирования институтов, составляющих экономическую систему. Я исследовал две ситуации, в одной из которых фирмы были обязаны оплачивать ущерб, наносимый их действиями другим, а в другой -- не обязаны. Для иллюстрации я взял пример, использованный моими критиками: скот владельца ранчо стравил и уничтожил посевы соседних фермеров. Мне представлялось, что я показал, что, если Трансакционные издержки предполагаются нулевыми, а права всех сторон тщательно определены, размещение ресурсов будет одинаковым в обоих случаях. В моем примере, если скотовод должен оплатить земледельцу причиненный его скотом ущерб, он, конечно же, включит его в свои издержки. Но если он не будет обязан возмещать ущерб, земледелец захочет выплачивать скотоводу цену ущерба, чтобы он прекратил выращивать скот, так что для скотовода продолжить свое дело и по-прежнему причинять ущерб посевам будет означать отказ от этой суммы, которая, таким образом, обратится в издержки скотоводства. В обеих ситуациях ущерб оборачивается для скотовода одинаковыми издержками. Кажется, критики не вполне заметили одно соображение, важное для моей аргументации, а именно: если бы скотовод был обязан возмещать ущерб, он мог бы договориться с соседями о том, что они прекратят выращивать зерно, или, в крайнем случае, перейдут на другую культуру, чтобы тем самым сократить ущерб от потравы на величину большую, чем потери от смены культуры (за вычетом ущерба). Могут быть использованы и другие способы сокращения ущерба, например огораживание полей, если это дешевле, чем ущерб от потравы. В результате "то сокращение дохода, которое должно бы быть включено в издержки выращивания скота, вполне может оказаться меньшим, чем ущерб, наносимый скотом" [см. статью "Проблема социальных издержек"]. Вывод был таким: "... конечный результат (максимизирующий ценность производства) не зависит от системы правовых норм, если ценовая система работает без издержек" [см. там же]. Этому выводу Стиглер придал форму "теоремы Коуза", которая выглядит так: "... в условиях совершенной конкуренции частные и социальные издержки равны" [Stigler George J., The Theory of Price, 3rd ed., N. Y.: Macmillan Co., 1966, p. 113]. Мир, не знающий трансакционных издержек, обладает очень своеобразными свойствами. Как сказал Стиглер о "теореме Коуза": "Мир с нулевыми трансакционными издержками оказывается столь же странным, как физический мир без сил трения. Монополистам можно выплачивать компенсацию за то, чтобы они вели себя конкурентно, а страховые компании просто не существовали бы" [Idem, The Law and Economics of Public Policy: A Plea to the Scholars // Journal of Legal Studies, 1972, p. 12]. В статье "Природа фирмы" я показал, что при отсутствии трансакционных издержек нет никакой экономической основы для существования фирмы. А в статье "Проблема социальных издержек" я показал, что в отсутствие трансакционных издержек не имеет значения правовая система: люди всегда могут договориться, не неся никаких издержек, о приобретении, подразделении и комбинировании прав так, чтобы в результате увеличилась ценность производства. В таком мире институты, образующие экономическую систему, никому и ни для чего не нужны. Чен даже заявил, что при нулевых трансакционных издержках "предположение о праве частной собственности может быть отброшено, и это не изменит теоремы Коуза" [Cheung Steven N. S., Will China Go "Capitalist"? 2nd ed., Hobart Paper 94, London: Institute of Economic Affairs, 1986, p. 37]. И он, конечно же, прав. Другое, обычно не замечаемое, следствие предположения о нулевых трансакционных издержках сводится к тому, что при отсутствии трансакционных издержек ничего не стоит ускорить трансакции так, что вечность будет прожита за доли секунды. Нет смысла в подробном исследовании свойств такого мира. Мои аргументы предполагают только лишь необходимость эксплицитного введения положительных трансакционных издержек в экономический анализ, чтобы можно было изучать реально существующий мир. Этого моя статья не добилась. Пространная журнальная дискуссия была сконцентрирована исключительно на "теореме Коуза", на предположении о мире с нулевыми трансакционными издержками. Хотя и досадная, но эта реакция объяснима. Мир нулевых трансакционных издержек, к которому приложима "теорема Коуза", -- это мир современного экономического анализа, в котором экономисты чувствуют себя вполне комфортабельно при разборе тамошних интеллектуальных проблем, несмотря на всю их оторванность от реального мира. Что большая часть дискуссии была критична к моим аргументам, также вполне понятно: ведь если я прав, значит, современный экономический анализ не может дать ответа на те вопросы, за которые он берется. Вряд ли может быть благожелательным отношение к столь разочаровывающему выводу, а значит, и сопротивление здесь вполне естественно. Я убежден, что возражения, выдвинутые против "теоремы Коуза" и против моего анализа схем налогообложения (часть анализа -- в статье "Проблема социальных издержек", которой экономисты уделили наибольшее внимание), безосновательны, малосущественны или не имеют отношения к делу. В "Заметках к "Проблеме социальных издержек", опубликованных в этом издании, приведены основания такой оценки. Как бы то ни было, обсуждение "теоремы Коуза" связано с ситуацией, в которой трансакционные издержки -эксплицитно или имплицитно -- предполагаются нулевыми. В любом случае это лишь предварительный шаг к развитию системы анализа, которая была бы способна иметь дело с проблемами, возникающими в реальном мире, где трансакционные издержки положительны. Но я считаю, что мы не сможем этого сделать до тех пор, пока не отбросим подход, используемый в настоящее время большинством экономистов. V. Ценообразование на основе предельных издержек ТА ПОДДЕРЖКА, которую встретило предложение использовать предельные издержки как базу для ценообразования, анализируемая мною в статье "Спор о предельных издержках", отлично иллюстрирует подход современных экономистов. Поддержка пришла не от группы малоизвестных и непросвещенных экономистов, а от самых уважаемых профессионалов. Первая статья, опубликованная в Соединенных Штатах в 1938 г., была написана Хотеллингом [Hotelling H., The General Welfare In Relation to Problems of Taxation and of Railway and Utility Rates // Econometrica 6, July 1938, p. 242--269]. В Англии самым влиятельным защитником ценообразования с учетом предельных издержек был Лернер, который опубликовал свой анализ в 1944 г., но начал работать над этим еще в 30-х годах [Lerner A., The Economics of Control, N. Y.: Macmillan Co., 1944]. Во время войны Мид и Флеминг, входившие в экономический сектор британского Кабинета министров (British Cabinet Office), защищали идею ценообразования с учетом предельных издержек на симпозиуме по проблемам управления государственными предприятиями. Кейнс видел их статью и пришел в такой восторг, что опубликовал ее в "Экономик джорнэл", редактором которого он был [Meade °. E. and Fleming J. M., Price and Output Policy of State Enterprise // Economic Journal 54, December 1944, p. 321--339]. Другие экономисты также выступали в поддержку того, чтобы использовать предельные издержки как основу ценообразования, но достаточно таких имен, как Хотеллинг, Лернер, Мид, Флеминг и Кейнс. [Обзор дискуссии о ценообразовании на основе предельных издержек см.: Coase R. H., The Theory of Public Utility Pricing and its Application //The Bell Journal of Economics and Management Science 1, ? 1. Spring, 1970, p. 113--123.] Убедительность примера с использованием предельных издержек как базы для ценообразования бесспорна, так как в противном случае он не привлек бы столь многих способных экономистов. Логическую основу этого казуса легко объяснить. Издержки вовлечения ресурсов в определенное производство измеряются ценностью того, что можно было бы произвести с их участием при альтернативном использовании. Пока цены не равны издержкам, спрос потребителей на данный продукт далеко не гарантирован, даже если его ценность для них будет выше, чем можно было бы получить в другом случае от тех же ресурсов. Поскольку потребителям приходится решать не только что потреблять, но и сколько, цена должна быть равна издержкам на производство дополнительной единицы продукта, иначе говоря, предельным издержкам. Как сформулировал это Самуэльсон: "Только когда цены благ равны предельным издержкам, экономика выжимает максимум возможного из наличных ограниченных ресурсов и технологических знаний... Поскольку предельным издержкам свойственна такая оптимальность, они могут быть с известной осторожностью использованы для выявления неэффективности в любой институциональной среде" [Samuelson Paul A., Economics: An Introductory Analysis, 6th ed., N. Y.: McGraw-Hill, 1964, p. 461]. Это натолкнуло многих экономистов на мысль, что все цены должны быть равны предельным издержкам. Цена, равная предельным издержкам, обеспечит доход, достаточный для покрытия всех издержек, если средние издержки производителя растут вместе с ростом производства. В такой ситуации и в самом деле конкуренция обычно обеспечивает равенство цен и предельных издержек безо всякого вмешательства правительства. Но если при росте производства средние издержки уменьшаются, а в результате предельные издержки оказываются меньшими, чем средние издержки, тогда цена, равная предельным издержкам, не обеспечит достаточной для покрытия всех издержек выручки от потребителей. Для преодоления этой трудности было предложено, чтобы правительство предоставляло предприятиям субсидии, равные величине, на которую платежи потребителей меньше величины всех издержек, а деньги на субсидии правительство получало бы от налоговых сборов. Целью статьи "Спор о предельных издержках" было вскрыть недостатки такой политики. Поскольку существует бесчисленное множество продуктов и услуг, для которых средние издержки сокращаются при росте производства, и далеко не все они подлежат субсидированию, правительству придется решать, какие из них заслуживают поддержки. Сторонники идеи использования предельных издержек как базы для ценообразования предложили для разрешения этой проблемы следующую процедуру: правительство (или администрация предприятий) должно подсчитать цену, которую потребители захотят уплатить за то количество, спрос на которое был бы предъявлен при цене, равной предельным издержкам, и если окажется, что потребители готовы уплатить сумму, покрывающую все издержки, тогда правительству следует выдать предприятию разницу между полной величиной издержек и реальными поступлениями от потребителей. Эта процедура мне представляется эксцентричной и ведущей к громадной неэффективности. Она эксцентрична постольку, поскольку, раз уж решено, что потребители захотят уплатить сумму, покрывающую все издержки, им все-таки не предложили это сделать. Она приведет к неэффективности потому, что, раз уж потребителям не приходится платить, у нас оказывается очень мало информации для оценки того, действительно ли они захотели бы платить. Более того, без соответствующей рыночной проверки точности сделанных оценок оценщики будут делать свою работу более небрежно (не говоря уже о политических влияниях, которые вовлекутся в игру и будут влиять на решение правительства о субсидировании определенных услуг). Это предложение представляет собой рецепт широкомасштабного разбазаривания средств. Такая политика будет также означать перераспределение дохода в пользу потребителей благ, производимых в условиях сокращающихся средних издержек. Более того, политика предполагает дополнительное налогообложение, а значит, поведет к росту цен выше уровня предельных издержек для тех продуктов и услуг, которые являются предметом налогообложения. А значит, чтобы для некоторых продуктов сохранить цены на уровне предельных издержек, придется для всех остальных поднимать цены выше уровня предельных издержек. Чистая выгода от такой политики для меня далеко не очевидна. Эти моменты я подчеркнул в статье "Спор о предельных издержках". Уже после я осознал важность замечания, высказанного Томом Вильсоном в дебатах в "Экономик джорнэл" [Wilson Tom, Price and Output Policy of State Enterprise: A Comment // Economic Journal, 55, 1945, p. 254--261]. Он привлек внимание к тесной связи между финансовой независимостью и административной структурой. При наличии субсидии правительство будет озабочено сокращением ее величины и, следовательно, захочет, по крайней мере, до известной степени, участвовать в управлении субсидированным производством. Использование предельных издержек как базы ценообразования, следовательно, создаст тенденцию к замещению частного предприятия государственным и децентрализованного функционирования централизованным. Неэффективность, возникающая в результате неподходящей во многих других случаях структуры управления, может быть, является самым серьезным недостатком использования предельных издержек как основы ценообразования. Если частное предприятие и децентрализованность управления благоприятны для эффективности, то финансовая независимость необходима. А финансовая независимость несовместима с использованием предельных издержек как базы ценообразования. Политика ценообразования по предельным издержкам большей частью бессмысленна. Как же объяснить, что она завоевала такую поддержку среди экономистов? Я полагаю, что это достижение тех, кто использует подход, который я называю "экономической теорией классной доски". Рассматриваемая политика относится к разряду тех, которые осуществимы на классной доске. Вся необходимая информация предполагается доступной, а учитель играет за всех участников сразу. Он определяет цены, устанавливает налоги и распределяет субсидии (на грифельной доске) для повышения общего благосостояния. Но в реальной экономической системе нет никакого учителя. Нет никого, кому были бы доверены задачи, решаемые на классной доске. В глубине учительского сознания (а иногда и на поверхности), без сомнения, существует мысль, что в реальном мире правительство должно выполнять ту же роль, что и он. Но в правительстве нет единого органа, который бы детально регулировал экономическую деятельность, устанавливая соответствие между тем, что делается в одном месте и в другом. В реальной жизни есть множество различных фирм и правительственных агентств, каждое из которых имеет собственные интересы, политику и полномочия. Правительство проводит свою политику, учреждая (или устраняя) правительственные агентства, изменяя законы об ответственности, либо иным путем -- вводя лицензионные установления, предоставляя в некоторых вопросах власть судам, национализируя (или приватизируя) отрасли, и т. п. Правительство делает свое дело, выбирая среди социальных институтов, выполняющих функции экономической системы. "Экономическая теория классной доски", несомненно, требует незаурядных интеллектуальных способностей и может быть полезна при обучении экономистов, но она уводит нас в ложном направлении в делах экономической политики. Чтобы избежать этого, нам следовало бы рассмотреть, как работала бы экономическая система при иной институциональной структуре. А это требует не того подхода, который используют большинство современных экономистов. VI. Современный экономический анализ и наследие Пигу ЭКОНОМИКА благосостояния -- часть экономической теории, посвященная, помимо всего прочего, роли правительства в деле регулирования экономики, -- в очень большой степени базируется на работе Пигу "Экономическая теория благосостояния", впервые опубликованной в 1921 г., хотя последняя большей частью повторяет аргументы, высказанные уже в его работе "Богатство и благосостояние", опубликованной в 1912 г. В статье "Проблема социальных издержек" я говорил, что основная идея Пигу та, что, коль скоро обнаружены дефекты в работе экономической системы, нужны действия правительства, чтобы исправить положение. Это воззрение высказано с массой оговорок, но отражает при этом основную склонность его мысли. Были предположения, что я слишком суров к Пигу, но я полагаю, тем не менее, что сказанное мною в основе своей верно. Я продемонстрирую особенности подхода Пигу, проаналазировав часть его работы, не подвергшейся исследованию в статье "Проблема социальных издержек", -- главу 20 части II "Экономической теории благосостояния", которая названа "Вмешательство государства" [Pigou A. C., The Economics of Welfare. 5th ed., London: Macmillan Co., 1952, p. 329--335 (Пигу А. Экономическая теория благосостояния, М.: Прогресс, 1984, гл. 19, с. 403--409)]. Пигу озабочен вопросом: можно ли увеличить национальный доход с помощью какого-либо государственного вмешательства? Он говорит: "Для любой отрасли, в отношении которой есть основания полагать, что в результате беспрепятственной реализации корыстного интереса ресурсы будут инвестированы не в том объеме, который требуется с точки зрения увеличения национального дивиденда, prima facie существует основание для государственного вмешательства" [Ibid., p. 331 (там же, с. 406)]. Он добавляет, что это, конечно, только для случаев prima facie: "Недостаточно сопоставить несовершенный регулирующий механизм никем не сдерживаемых частных предприятий с наилучшим регулирующим механизмом, который могут вообразить экономисты в своих исследованиях. Ведь нельзя ожидать, что любое государственное учреждение достигнет идеала или даже будет всеми силами стремиться к нему. Деятели таких учреждений в равной мере подвержены невежеству, групповому давлению и коррупции во имя личных интересов" [Ibid., p. 332 (там же)]. При этом Пигу доказывает, что эти недостатки правительственного вмешательства не всегда и не везде проявляются с равной силой. В Англии, и здесь он цитирует Маршалла, сейчас больше честности и бескорыстия, чем было прежде, а современные избиратели способны остановить злоупотребления властью и привилегиями. "Эти важные изменения означают возрастание вероятности того, что любая форма вмешательства со стороны любого государственного учреждения окажется ныне более благотворной, чем в прежние времена" [Ibid., p. 333 (там же, с. 407)]. Он также добавляет, что наравне с "улучшениями в существующих формах государственной власти необходимо учитывать и появление ее усовершенствованных форм" [Ibid. (там же, с. 408)]. Когда дело касается управления или контроля над бизнесом, муниципалитеты и другие органы представительной власти проявляют четыре недостатка: 1) они выбраны преимущественно совсем для других дел, а не для вмешательства в промышленность; 2) персональный состав их постоянно меняется; 3) в общем случае их сфера действия подчинена далеко не коммерческим интересам; 4) они подвергаются нежелательному давлению со стороны избирателей. Однако, согласно Пигу, эти "четыре недостатка можно преодолеть ... с помощью недавно изобретенных комиссий... Членов таких комиссий можно подбирать с учетом их познаний в данной области, их можно назначать на длительные сроки, сферу их компетенции можно подогнать соответствующим образом, а условия назначения позволяют в основном избавить их от давления со стороны избирателей" [Ibid., p. 334 (там же, с. 409)]. В качестве примера такой комиссии он указывает на Межштатную комиссию по торговле США. Пигу кажется оправданным заключение: "В общем виде вывод заключается в том, что современные усовершенствования структуры и методов работы правительственных учреждений позволяют последним осуществлять благотворное вмешательство в экономику в условиях, которые в прежние времена делали вмешательство неоправданным" [Ibid., p. 335 (там же)]. Таким образом, отметив предварительно в этой главе, что мы не должны "сопоставлять несовершенный регулирующий механизм никем не сдерживаемых частных предприятий с наилучшим регулирующим механизмом, который могут вообразить экономисты в своих исследованиях", Пигу умудряется сделать как раз это, предположив существование (почти) совершенно работающих государственных учреждений. Похоже, что Пигу и не сомневается в том, что эти комиссии будут работать как раз так, как он описывает. Потому-то, начав с утверждения о несовершенстве правительства, Пигу открывает совершенную форму правительственного учреждения, что и позволяет ему избежать углубления в ситуацию, в которой недостатки правительственного вмешательства приведут к тому, что дела после вмешательства пойдут хуже. Вера Пигу в достоинства независимых комиссий по регулированию, которая выглядит сегодня столь смехотворной, была первоначально выражена в работе "Богатство и благосостояние" в 1912 г., а затем без изменений повторялась в каждом издании книги "Экономическая теория благосостояния". Похоже, что ему никогда и в голову не приходило посмотреть, насколько оправдано его оптимистическое представление об этих комиссиях событиями последующих 40 лет (репринтное издание 1952 г. -- последнее, в котором мог бы появиться новый материал). Во всех изданиях Межштатная комиссия по торговле носит название Межштатной железнодорожной комиссии, и это учреждение, созданное в 1887 г., все время описывается как "недавно созданное", что не свидетельствует о сколь нибудь реальном интересе к предмету. Все это очень ясно раскрывает интеллектуальные склонности Пигу. Вопреки мнению, что Пигу был, по наблюдению Остина Робинсона, "озабочен в первую очередь... "плодами", а не "светом", стремился создать практически действенную теорию благосостояния", он не провел ни одного детального исследования работы экономических институтов. Он рассматривал конкретные вопросы так, что возникает впечатление, что его знания почерпнуты из нескольких книг и статей, и часто он не поднимается над уровнем вторичных источников, на которые опирался. Примеры конкретных ситуаций в его работах скорее иллюстрируют его позицию, чем являются основой понимания. Остин Робинсон сообщает, что Пигу при чтении "всегда искал реалистические иллюстрации для цитирования в собственных работах", и это показательно для его стиля работы. [Austin Robinson, Arthur Cecil Pigou, in the International Encyclopedia of the Social Sciences, Vol. 12. Macmillan Co. and Free Press, 1968, p. 92, 94. Я обладатель принадлежавшей Пигу книги Municipal Monopolies (Edward W. Bemis, 4th ed., Thomas Y. Crowell Co., 1904), которую он шесть раз цитирует в главах 20 ("Государственное вмешательство"), 21 ("Государственный контроль над монополией") и 22 ("Деятельность государства в промышленности") "Экономической теории благосостояния". Я передам эту книгу в специальную коллекцию библиотеки Регенштейна Чикагского университета. Изучение его пометок и комментариев обозначит стиль работы Пигу.] Едва ли удивительно, что, подбирая иллюстрации таким образом, Пигу часто не понимал их смысла. Например, как я отметил в "Проблеме социальных издержек", ситуация, при которой искры от паровозов могут поджечь лес вдоль железной дороги, а дорога не должна платить компенсацию владельцам леса (правовая ситуация в Англии в то время, когда Пигу писал, о которой он мог знать), возникла не вследствие пассивности правительства, а как прямой результат его действий. Современные экономисты в основном используют тот же подход, что и Пигу, хотя и с некоторыми изменениями терминологии и еще большей отстраненностью от реального мира. Самуэльсон в своих "Основах экономического анализа" (1947) безо всяких несогласий следующим образом подытоживает позицию Пигу: "... его доктрина утверждает, что в замкнутой экономике в условиях конкуренции устанавливается строгое равновесие всегда, за исключением случаев, когда есть внешняя технологическая экономия или дизэкономия. При этих условиях, поскольку действия каждого индивидуума оказывают на всех других воздействие, которого он даже не принимает в расчет, принимая решение, возникают prima facie основания для вмешательства. Но это действительно только в случае технологических факторов (нарушение покоя и порядка из-за дыма и пр.)..." [Samuelson Paul A., Foundations of Economic Analysis (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1947), p. 208]. В позднейшей дискуссии появилось единственное различие: фраза "внешняя экономия или потери" была заменена словом "экстерналии" -- термином, который, кажется, был отчеканен Самуэльсоном в 50-х годах. [Впервые я встретил термин "экстерналии" в принадлежащем Самуэльсону обзоре работы de Graaf, "Theoretical Welfare Economics" в Economic Journal (September 1958, p. 539--541) и в его статье "Aspects of Public Expenditure Theories" в The Review of Economics and Statistics (November 1958, p. 332--338). Эта статья представляет собой слегка пересмотренный вариант работы, выпущенной в декабре 1955 г.]. Хан в 1981 г. писал, что "мы называем экстерналиями ... влияние действий одного на благосостояние другого". Он добавляет, что "со времен Маршалла и Пигу было признано, что наличие экстерналий образует prima facie случай для правительственного вмешательства в рыночную экономику". [Hahn Frank, Reflections on the Invisible Hand // Lloyds Bank Review, April 1982, p. 78. Эта статья перепечатана в книге: Hahn Frank, Equilibrium and Macroeconomics, Cambridge, Mass.: MIT Press, 1984, p. 111--133.]. Экстерналий чаще определяют как воздействие решений одного человека на кого-либо, кто не участвовал в принятии решения. Так, если А покупает что-то у В, его решение купить воздействует на В, но это воздействие не рассматривается как "экстернальное". Однако если сделка А с В воздействует на С, D и Е, которые в сделке не участвовали, потому что, например, результатом оказываются дым или запах, которые им