- Да, мой дорогой Ненко. Ей очень плохо.
- Чем же я могу помочь ей? Я даже не знаю, где она.
- Она хочет видеть тебя.
- Но это же невозможно! - воскликнул пораженный Сафар-бей.
- Почему невозможно? Какая бы стена ни разделяла вас до этого, перед смертью той, что дала тебе жизнь, она должна пасть!
Сафар-бей наклонил голову. Молчал. Пальцы невольно и быстро перебирали складки широких шаровар.
- Куда ехать? Далеко? - спросил глухо.
- Я проведу тебя... На третий день ты снова будешь в Сливене.
- И гайдутины не побоятся впустить меня в свой лагерь?
- Мы завяжем тебе глаза. Гайдутины вынуждены будут это сделать.
- Ты говоришь так, Якуб, словно и сам гайдутин...
- Не об этом сейчас разговор. Что же ты решаешь?
- Мне жаль разочаровывать тебя, Якуб, но я никуда не поеду. Со временем об этом станет известно беглер-бею. Я не могу рисковать своим будущим.
- На войне ты каждый день рисковал жизнью, Ненко, и, уверен, не боялся!
- Там совсем другое. Там шла война.
- Это твое последнее слово?
- Да.
Якуб поднялся, взял со стола подсвечник со свечой и подошел к окну. Постоял в глубокой задумчивости, тяжело вздыхая и с сожалением качая головой. И если бы Сафар-бей не был так взволнован, он заметил бы, что Якуб, пристально вглядываясь в темный сад, дважды поднял и опустил перед собою свечку. Но занятый своими нелегкими мыслями, ага пропустил это мимо внимания. Якуб вернулся назад и поставил подсвечник на место.
- Я думал, у тебя мягкое сердце, Ненко.
- Будь у меня мягкое сердце, я бы не был воином, Якуб.
За окном послышался шорох и стук. Сафар-бей вскочил на ноги. С подозрением глянул на Якуба:
- Что там?
- Не волнуйся, Ненко. Тебе ничто не угрожает.
Двери приоткрылись. В комнату бесшумно проскользнул Звенигора, а за ним Драган. Сафар-бей кинулся к стене, где висело оружие. Но Арсен молниеносно пересек ему путь и направил в грудь черное дуло пистолета:
- Спокойно, Сафар-бей! Салям! Разве так принимают гостей?
- Что вам нужно? - побледнел ага.
- Уважаемый ага, Якуб уже все объяснил тебе. Но ты оказался бессердечным человеком. Поэтому приходится разговаривать с тобой несколько иначе. Позволь твои руки! Драган, давай веревку.
- Урус, ты мстишь мне за то, что в Чернаводе я отправил тебя в плен? Но поверь, я потом передумал и хотел приказать...
- Я знаю об этом, - ответил Звенигора. - Якуб мне рассказал. И хотя благодаря тебе я почти год провел на каторге, мстить не собираюсь. Но об этом успеем поговорить в дороге. Времени у нас там хватит. Вяжи, Драган!
6
На второй день в полдень, все тридцать гайдутинов, оставшихся зимовать в горах, столпились возле хижины воеводы. Младен стоял впереди. Только Златка осталась с больной матерью.
Снизу, по вьющейся горной тропинке, поднимались пять всадников. Гайдутины молча смотрели на них, собственно, на одного - с завязанными глазами. Он ехал вторым, сразу за Драганом.
- Быстрее! Быстрее!.. - закричал со скалы Яцько, размахивая шапкой.
Воевода волновался, хотя и старался не показывать этого. Но по тому, как он побледнел, а потом снял шапку и скомкал ее в руке, гайдутины могли догадаться, какие чувства бурлят в сердце их вожака. Резкий ледяной ветер трепал его длинный седой чуб, бросал в лицо колючим снежком, но Младен будто не замечал холода. С обрыва неотрывно всматривался в приближавшегося к нему сына.
Наконец всадники миновали скалу, на которую забрался Яцько, и остановились перед хижинами, откуда открывался вид на глубокое ущелье, затянутое снежной мглою. Арсен снял повязку с глаз Сафар-бея.
- Здравей, воевода! Здравейте, другари! - поздоровался Драган, спрыгивая с коня. - Какво правите?6
- Здравейте! Здравейте! - Младен обнял каждого из прибывших и остановился перед Сафар-беем.
Наступила глубокая тишина. Все затаили дыхание. Хмурые обветренные лица гайдутинов повернулись к янычарскому аге. Противоречивые чувства бурлили в сердцах повстанцев. Так вот он какой, Сафар-бей, их самый злейший враг! Молодой, статный, удивительно похожий на госпожу Анку, он ловко сидел на коне, оглядывая черными жгучими глазами гайдутинов и их стан. Несмотря на усталость и волнение, которое охватило его, он старался держаться горделиво, не опускал глаз под пронизывающими взглядами гайдутинов.
Узнав воеводу, быстро спрыгнул с коня, застыл напряженно, не выпуская поводьев из рук.
- Здравей, сыну! - тихо произнес воевода, пристально глядя в лицо аги.
Сафар-бей не выдержал взгляда воеводы. Опустил глаза. Арсен, что стоял рядом, мог бы присягнуть, что у него задрожали губы.
- Здравей... тате!
Слова эти, видно, стоили Сафар-бею огромного усилия, ибо голос его дрогнул и прозвучал хрипло.
Собравшиеся всколыхнулись, пронесся легкий, почти не слышный в порыве ветра вздох. Старый Момчил крякнул, будто у него запершило в горле. Якуб отвернулся и молча вытер затуманившиеся глаза.
- Спасибо, сын, что приехал. Пойдем в хижину, - пригласил Младен. Там твоя майка... ждет тебя... О боже, слишком долго она тебя ждала, бедная!..
Они направились к хижине. Гайдутины гурьбой двинулись за ними, но у дверей остановились.
- Сейчас мы там лишние, - произнес Якуб. - Пусть сами...
Но толпа не расходилась. Люди стояли на ветру. Снег таял на их лицах и стекал на мокрые кожушки. В мутном небе желтело круглое пятно чуть заметного холодного солнца.
Через некоторое время вышел Младен и кивнул Звенигоре:
- Арсен, зайди!
Звенигора переступил порог хижины. В горнице горела свеча, пахло воском. Анка лежала на широкой деревянной кровати. Глаза ее блестели. Дышала она тяжело. Возле нее сидела заплаканная Златка. Сафар-бей стоял у изголовья, и мать держала его руку в своей, словно боялась, что вот-вот он уйдет от нее. На лице Сафар-бея неловкость и смятение.
Анка заметила казака, прошептала:
- Арсен, подойди ближе!
Звенигора приблизился к кровати. Стал рядом со Златкой.
- Спасибо тебе, что привез мне сына... Я так рада... - Голос Анки прерывался. Ей тяжело было говорить, и Звенигора сделал движение, как бы желая ее остановить, но она отрицательно покачала головой: - Нет, нет, дай мне сказать... У меня так мало времени... Ты очень любишь Златку?
Вопрос был неожидан, и Арсен смутился. Но тихо и твердо ответил: