— Иди сюда, брат! Прчему же ты не подал знака? Почему не признался?
— Не хотел тебя выдать проклятому Абдурахману неосторожным словом. Да и сидел далеко, не с руки было, — прогудел Грива, придерживая кандалы и пригибаясь, ибо головой доставал почти до потолка.
Совещались недолго. Возбуждённые невольники столпились у лестниц, ожидая сигнала.
Звенигора, Спыхальский, Воинов и Грива, крепко натянув кандалы, чтоб не звенели, тихо поднялись по ступеням вверх. На верхней палубе было темно, как в погребе. Ветер свистел в снастях и сыпал в лицо колючими дождевыми каплями. Справа грозно шумело море, слева едва вырисовывались неясные очертания высокого берега.
Постояли немного, вглядываясь в темноту. Потом Звенигора с Гривой заметили на носу тёмную фигуру часового и стали медленно подкрадываться к нему.
Спыхальский и Роман направились на корму.
Часовой дремал и не слышал, как к нему приблизились двое. Высоко занёс кулачище Грива, что есть силы ударил турка по голове, тот тяжело осел на палубу.
Звенигора мигом снял с него ятаган, выхватил из-за пояса два пистолета.
Грива хотел сбросить тело часового в воду, но Звенигора остановил его:
— Подожди! Заберём одежду, пригодится!
Сняв одежду и завязав её в тугой узел, беглецы сбросили янычара в воду. Теперь осталось дождаться Романа и Спыхальского. Где же они?
Но вот из-за палубной надстройки вынырнули две тени. Спыхальский тяжело дышал. Узнав своих, вытянул вперёд шею и заговорщически, как великую тайну, сообщил:
— Ещё един!
Все поняли, что имел в виду поляк. Арсен молча пожал ему руку выше локтя, сказал:
— Теперь — добраться до берега. Зовите людей! Да чтоб без шума. Янычар не разбудить бы!
Роман метнулся на нижнюю палубу. Вскоре, один за другим, оттуда начали подниматься невольники. Быстро, выполняя приказ Звенигоры, спускались по якорной цепи в воду и исчезали в непроглядной тьме.
Звенигора с Романом и Спыхальским последними сошли с корабля. Холодная солёная вода как огнём обожгла Арсену спину. Кандалы на ногах тянули вниз. «Не все доплывут! Кто плохо плавает, потонет!» — мелькнула мысль. Но он её сразу же отогнал, — надо было позаботиться о себе, чтоб самому удержаться на поверхности и доплыть до берега. Каждый взмах руки причинял нестерпимую боль. К тому же солёная вода разъедала раны, хотелось выть, кричать… Но Арсен только сильнее сжимал зубы и широко загребал обеими руками.
Наконец почувствовал, что кандалы коснулись дна. Проплыл ещё немного и вздохнул облегчённо: под ногами галька и зернистый песок.
Выбрался на крутой, обрывистый берег и упал в изнеможении. Несколько минут лежал переводя дух.
Когда беглецы немного отдохнули и разобрались по трое, как сидели на скамьях, оказалось, что шестерых нет.
— Ждать больше нельзя, — сказал Звенигора. — Если утонули, то помочь уже не сможем. А если где дальше выбрались на берег и сами выбрали путь, то пусть им будет удача во всем!.. Да и мы, друзья, должны сейчас разлучиться. Идти по чужой земле всем скопом опасно. По одному, по двое, по трое разойдёмся в разных направлениях — ищи ветра в поле! Правильно я говорю?
— Да, да, правильно!.. — согласились все и, не теряя времени, начали небольшими группами разбредаться в глубь побережья.
С Арсеном шли Роман, Спыхальский и Грива. Мокрые, замёрзшие, взобрались они на поросший густым кустарником холм и быстро, насколько позволяли кандалы, избавиться от которых в темноте было невозможно, стали удаляться прочь от моря. Его сильный глухой шум постепенно уменьшался, стихал и где-то под утро совсем пропал…
Светало. Из-за низкого небосвода поднимался пасмурный осенний день. Беглецы сбили камнями с ног кандалы, отжали мокрую одежду. Звенигора надел кафтан и шаровары янычара-часового, за пояс заткнул пистолеты, которые, к сожалению, не могли стрелять, так как порох подмок, сбоку прицепил ятаган. Ятаган был такой острый, что Спыхальский побрил им Арсену голову, подровнял бороду и усы, и казак стал походить на настоящего турка. Несмотря на жгучую боль от ран на спине, которые были разъедены солью и кровоточили, Арсен не дал ни себе, ни друзьям долго отдыхать.
— Вставайте, шайтановы дети! — весело подморгнул товарищам. — Вперёд! Вперёд! Наше спасение — длинные ноги!
6
В первом же небольшом селении, примостившемся в глубокой балке между пологими склонами гор, они узнали, что попали в Болгарию.
Чтобы не вызывать подозрения у любопытных балканджиев[3] своим одеянием и видом, Роман, Спыхальский и Грива выдавали себя за невольников, а Звенигора — за янычара, который их конвоирует.
За два первых дня они прошли далеко в глубь страны. Затем круто повернули на север, где синели высокие горы Старой Планины. Звенигора вёл товарищей к Вратницкому перевалу и в Чернаводу, надеясь встретить там новые отряды Младена и Златку.
Шли большей частью кружным путём, изредка спрашивая у пастухов дорогу. Пересечённая отрогами Старо-Планинского хребта, глубокими оврагами и лесами, безлюдная местность надёжно скрывала их от постороннего взгляда. В села заходили только тогда, когда донимал голод, а в карманах не оставалось съестного.
Перебравшись через бурливую Луду-Камчию, вошли в густой буковый лес. Чёрный и мрачный, без листьев, он навевал глухую тоску. С блестящих мокрых ветвей беспрерывно падали тяжёлые холодные капли. Шуршали под ногами опавшие листья.
Дорога круто поднималась вверх.
Вечерело.
Где-то впереди, за густыми зарослями, глухо шумел водопад. Усталые, голодные беглецы ускорили шаг. Надо было искать для ночлега место посуше.
Неутомимый огромный Грива осторожно раздвинул мокрые ветви кустов и замер, приложив палец к губам:
— Тс-с-с!
— Бога ради, что ещё там? — спросил выбившийся из сил Спыхальский. Усы его обвисли, и на их кончиках поблескивали капли воды.
— Хижина! И в ней кто-то есть… Глядите, из трубы дым идёт…
Беглецы остановились, выглянули из-за кустов.
Перед ними открылась большая, сбегающая книзу поляна, протянувшаяся вдоль обрывистого склона. Посреди поляны, прижавшись одной стеной к скале, стояла старая деревянная хижина. Дальше за нею шумел небольшой водопад.
Вокруг — ни души. Только сизый дымок, который вился из трубы, говорил, что в хижине есть кто-то живой.
Друзья переглянулись.
— Обойдём или зайдём? — спросил Звенигора.
Все промолчали. Но потом Роман сказал:
— Мы очень устали, перемёрзли… Нам тяжело видеть твои муки, Арсен! Тебе нужен знахарь, который залечил бы твои раны. Мы все видим, как ты теряешь силы… Думаю, нам не повредит, если зайдём в эту хижину, погреемся, отдохнём. Нас четверо. Кто нам сможет плохое сделать?
— Я тоже так думаю. Здесь, наверно, живут пастухи или лесники. Не янычары же, чтоб им пусто было! — поддержал Романа Спыхальский. — К тому же у каждого из нас добрая дубина в руках. А у Арсена — ятаган… Кого же нам бояться, панство?
— Тогда пошли, — согласился Звенигора.
Они вышли из леса и стали медленно приближаться к хижине. Арсену показалось, что в маленьком оконце, затянутом прозрачным бараньим пузырём, мелькнула неясная тень. Кто-то их уже заметил? Но навстречу никто не вышёл. Грубо сбитая из тёсаных досок дверь была плотно прикрыта. Казак толкнул её, заглянул внутрь:
— Здравствуйте, люди добрые! Есть ли здесь кто?
Ответа не было.
Звенигора открыл дверь шире, и все четверо вошли в хижину. Это была довольно большая комната, в которой, несомненно, только что были люди. На широкой лавке, у стены, лежали два кожуха. На столе стояла большая глиняная миска, доверху наполненная горячей чорбой. Возле миски — две деревянные ложки. Хлеб. В углу печь с лежанкой из дикого камня. В ней весело пылали сухие буковые дрова. От огня по суровой комнате разливался красноватый свет и приятное тепло.
— Гм, сдаётся, мы здесь непрошеные гости, — сказал Звенигора. — По всему видно, что хозяева заметили нас и быстро спрятались. Куда? Во всяком случае, в дверь навстречу нам они не выходили!
— Но здесь имеется ещё една дверь, проше пана, — показал Спыхальский на тёмную деревянную стену, что перегораживала хижину пополам. — Побей меня громом Перун, если за ней не стоит по крайней мере един из тех, кто только что собирался хлебать эту ароматную чорбу, которая так и щекочет мне ноздри своим душком, холера ясна!