— Ну, тварь этакая! — сказал рыжий дьявол. — Читай исповедь!.. То, что я должен был сделать с тобой когда-то там, в погребе, придется сделать сейчас. Файвушка ничего не забывает!
Я пал к его ногам, стал плакать и молить пощады, как у разбойника. Не помогло. Он достал нож и стал водить им перед моими глазами, с наслаждением взирая, как я весь трепещу. Я пытался уговоривать его, сулил ему загробную жизнь, весь мир, обещал уступить ему свою долю царствия небесного, все что возможно. Но он таращил на меня глаза и молчал. Тогда я стал пугать его адом, божьим судом, говорил, что бог его накажет, отомстит за невинно пролитую кровь. Он плотно сжал губы и высоко занес нож…
Но в эту страшную минуту, когда нож должен был вот-вот опуститься, кто-то схватил его сзади с нечеловеческим криком:
— Нет! Нет! Ты этого не сделаешь!
Он растерялся и в ужасе стал озираться по сторонам.
Его схватила горбунья.
— Вон, мерзавка! — зарычал рыжий, придя в себя. — Вон отсюда! Не то…
— Нет! Нет! Я отсюда не уйду! Убей и меня вместе с ним! — кричала она и, упав к нему на грудь, стала плакать горючими слезами, ласкать его, умолять, чтобы он меня отпустил. Она прочила ему вечную жизнь и место в раю. Рыжий отшвырнул ее от себя, как мячик, ругаясь и проклиная на чем свет стоит.
Когда злоба его немного стихла, он обратился ко мне:
— Очень жалею, что я тебя, дрянцо этакое, собственными руками не укокошил! Но уж если тебе посчастливилось и я тебя, гадину, не раздавил, как вошь, то так просто ты из моих рук все-таки не уйдешь!
Он взял веревку, которой был подпоясан, и связал меня по рукам и ногам, приговаривая:
— Лежи тихо, собака, чтоб и духу твоего не слышно было! Лежи, пока не подохнешь. Но помни, гадина! Если с тобой случится чудо, если бабушка какая-нибудь на том свете за тебя похлопочет и тебе удастся уйти отсюда живым, — берегись, не попадайся мне больше на глаза — в ту же минуту прикончу!..
Разделавшись со мной, он принялся за горбунью, которая лежала на земле, рыдала и, глядя на меня, рвала на себе волосы.
— А ты, потаскуха! — крикнул рыжий, пнув ее, бедняжку, ногой. — Я знаю, я понимаю все! Сговорились! Свадебку без музыки справить хотели здесь, на чердаке… Хороша девочка, нечего сказать! А передо мной ломалась, святошу из себя корчила… Теперь ты у меня узнаешь, мерзавка этакая!..
Он схватил ее на руки и, обернувшись ко мне, сказал:
— А ты молчи, собака! Помни мои слова!
И Еместе с ней тут же исчез.
В аду не терпят столько мук, сколько я вытерпел. Не я был в аду, — ад был во мне. Внутри меня все клокотало, пламя сжигало меня. Волосы на голове дыбом вставали. Я чувствовал, как они, точно булавки, вонзаются мне в череп… А тут еще и плакать громко нельзя!..
Прошло немного времени, и до ушей моих донеслись звуки: скрип колес, шум, крики… Это означало, что банда снялась с места, двинулась в путь… А вместе с этими выродками — моя душа, моя хорошая, моя бедная, несчастная горбунья…
Я долго лежал, как немая овца, связанный, с распухшими от горючих слез глазами. Веревка впивалась в тело и при малейшем движении резала, как ножом. К тому же меня мучила жажда. «Вот, — думал я, — конец приходит».
От невыносимой боли я стал кричать — авось кто- нибудь услышит. Банда, по моим расчетам, должна была уже отъехать довольно далеко. Я кричу, но все напрасно. В горле пересыхает, меня охватывает ужас. Кричать становится все труднее, приходится делать передышку… Положение с каждой минутой ухудшается. Нет больше сил кричать. Душа, чувствую, уже еле держится в теле, смерть пришла за ней… Приходится умереть молодым, проститься с жизнью. Собрал я все свои силы и подумал: в последний раз крикну, — пусть прозвучит трубный глас моей злополучной жизни…
Но тут бог принес вас, реб Алтер! Вы помогли мне в беде и спасли мою жизнь.
25
Была уже ночь, когда Фишка закончил свою печальную повесть.
Наши лошади дотащились до Зеленой горы, что под самым Глупском.
Зеленую гору под Глупском знает чуть ли не весь мир. С незапамятных времен о ней сложена песенка, которую знает и стар и млад, а матери и няньки унимают и укачивают ею младенцев. Моя мать, царство ей небесное, тоже, бывало, пела мне эту песенку:
Песенка эта мне очень нравилась, гораздо больше других.
Моему детскому воображению Зеленая гора рисовалась изумительно красивой! Мне казалось, что она не просто из земли, как прочие холмы вокруг моего родного местечка. Нет! Это, казалось мне, должно быть чемто необычайным… Вроде Масличной горы или горы Ливанской.