Задержанного спекулянта Кулинич отпустил с миром. Изъятые часы (супермодные "Командирские") хотел сперва оставить себе, но, вспомнив о щепетильности Крота в таких вопросах, вернул Никите, отчего тот совсем развеселился, и чтобы испортить ему настроение, опер на прощание пообещал помочь, если впредь возникнут сложности: "Вы, как наш секретный сотрудник, можете рассчитывать...". Благодаря усилиям журнала "Огонек" и иже с ним, в последнее время слово "сексот" стало страшнейшим оскорблением, и большинство граждан скорее согласились бы умереть под пытками, чем пойти в "секретные сотрудники". Услыхав, кем он теперь стал, Никита ушел с такой кислой миной, что опер искренне порадовался. Теперь он никому ни за что на свете не расскажет, что Рустамом заинтересовалась милиция.
"Ну вот, - рассуждал Кулинич, - есть ниточка к Рустаму. А как ее реализовать? Если Рустам действительно имеет отношение к убийству, то, скорее всего, здесь появляться больше не станет, во всяком случае, какое-то время. Хотя, черт его знает, если он уверен, что доказательств на него нет, то скрываться - давать лишний повод для подозрений. Может и придти как ни в чем не бывало. Хорошо, допустим, придет. И как же до него добраться? Поставить наблюдение за комнатой Антона? Оптовик может приходить раз в неделю, кто же станет столько сидеть в засаде? Да и вообще, кто станет сидеть? Людей для этого у нас нет. Можно обратиться к следователю, пусть заказывает Семерку. Нет-нет, нереально: ему не дадут, да и не сделает тут ничего хваленая Семерка. Общежитие - здесь не замаскируешься. Потом, сколько может быть у этого Антона контактов? Он же спекулянт - по нескольку десятков в день, всех отследить совершенно нереально! Значит, придется с ним беседовать и пытаться получить информацию о Рустаме. Может и не знать. С какой стати оптовик станет оставлять сведения о себе? Нет, не может быть, чтобы ничего о нем не знал. Конспирации их не учили. Но может просто не сказать. Конечно, добровольно не скажет, прошли те времена. Надо будет припугнуть. Чем? Он - спекулянт, значит, найдется, чем. Итак, решено: берем в оборот этого Антона."
В паспортном столе общежития опер выяснил фамилию и другие данные Антона. Проживал он в комнате один. Это навело на мысль, что Антон - не простой студент. Да и семнадцатая комната считалась в некотором роде привилегированной.
"Социальный статус" обитателя 417-й выяснить оказалось нетрудно. Антон Аверченко вот уже два года занимал пост председателя студкома одного из факультетов. Невесть какая шишка, но, если окажется вредным, может получиться скандал. По опыту Кулинич знал, что самое отвратительное по нынешним временам - это нарваться на такого вот общественного активиста мелкого размера.
Простой студент (если он, конечно, не юрист - об этих разговор особый) знает свое место. С другой стороны, если вдруг попадется действительно солидный человек типа замдекана или какой-нибудь профессор, то он по положению своему скандала боится. С таким спокойно и по-деловому можно договориться. А вот всякая мелковажная шелупонь вроде председателей студкомов - это что-то! До хрипоты будет права качать и после не успокоится. Таким чем больше скандала, тем лучше. Они на этом популярность имеют. Сейчас ведь кто громче крикнет, тот и прав. А начальство с молодежью заигрывает. Те почувствовали слабину - и наглеют раз от разу.
Настроившись на неприятный разговор с Аверченко и очень вероятный скандал, Кулинич уже собрался отправиться в гости к Антону, но в коридоре столкнулся с начальником отделения майором Валентиновым.
- Ты чего бездельничаешь? - как всегда, начал тот.
В ответ Кулинич подробнейшим образом расписал ему свои поиски в мире спекулянтов, естественно, кое-что приукрасив и дополнив постоянно возникавшими на пути трудностями.
Начальник отделения очень любил быть в курсе всех дел, и чем больше информации ему сообщить, тем выше он оценивал работу подчиненного. Правда, пользоваться этой чертой начальника для завоевания его расположения коллеги не торопились. Еще одна черта руководителя состояла в том, что, получив хоть какую-то информацию, он тут же начинал строить планы, организовывать суперхитрые ОПЕРАЦИИ и задействовать в них всех подчиненных, кого мог найти.
Так, например, однажды кто-то из оперов, застигнутый Валентиновым за забиванием "козла" в рабочее время (любое время у него автоматически считалось рабочим), пытаясь задобрить начальника, выложил ему агентурную информацию о том, что студент такой-то, прогуляв много занятий, достал фальшивую медицинскую справку для оправдания прогулов. В результате доложившему, а также еще двоим ни в чем не повинным сотрудникам отделения пришлось два дня пахать как проклятым, ибо Валентинов придумал ОПЕРАЦИЮ по выявлению подделки документов. Опера перерыли личные дела нескольких сот студентов в поисках поддельных медсправок.
Муравьев накануне по учебнику криминалистики освежил в памяти признаки поддельных документов. Там говорилось, в частности, что "в изображениях нарисованных оттисков печатей отмечаются сдвоенные штрихи, несоответствие текста названию учреждения, орфографические ошибки, нарушение геометрической формы, асимметричное расположение частей текста, неровность строк, нерадиальное расположение букв, различие в размерах интервалов между строками и буквами, неодинаковый рисунок одноименных букв, извилистость и утолщение штрихов, расплывы красящего вещества..." Практически все эти признаки усматривались не только в проверяемых справках, но даже в печати на его собственном служебном удостоверении.
Наконец опер наткнулся на несомненную фальшивку. В трех справках, выданных якобы нашей, университетской поликлиникой, на штампе сидела вопиющая грамматическая ошибка. Предвкушая несколько полновесных "палочек" по 196-й, коллеги отправились в поликлинику, которая к тому же была в двух шагах, дабы убедиться, что найденные справки на самом деле не выдавались. Каково же было удивление, когда им объявили, что в медицинских картах указанных студентов, как и в журнале регистрации выдача справок зафиксирована. После продолжительного разбирательства обнаружилось, что штамп поликлиники действительно содержал опечатку, но на это до сих пор никто не обращал внимания.
Однако, надо признать, что ОПЕРАЦИИ Валентинова все же иногда удавались.
В этот раз Кулинич тоже рисковал нарваться на очередную затею начальника, делясь полученными сведениями.
- И как ты думаешь подступиться к этому Антону? - заблестевшие глаза Валентинова не предвещали ничего хорошего.
- Потолкую с ним, припугну ответственностью за спекуляцию и узнаю, кто этот Рустам и как его найти, - обреченно поведал Кулинич.
- Так не пойдет, - отрезал начальник, - ничего он тебе не скажет. Ну-ка, пошли ко мне.
Привычно ухватив опера профессиональной хваткой - за рукав повыше локтя начальник потащил его в свой кабинет, крикнув по пути дежурному:
- Разыщи Муравьева и Шпагина и - ко мне!
Очередная ОПЕРАЦИЯ вступила в фазу планирования.
Заседание в кабинете начальника по разработке плана ОПЕРАЦИИ длилось около часа. Причем, большая часть времени ушла на простое ожидание - у Валентинова то и дело звонил телефон, и сыщики терпеливо ждали, когда он закончит разговоры. Остальное время они выслушивали планы начальника, время от времени печально кивая, когда представляли себе, сколько придется побегать.
Через час закипела работа. Кулинич и Муравьев препирались, с какой периодичностью они будут сменяться, осуществляя наружное наблюдение за комнатой. Сержант Вощанов, получив подзорную трубу и рацию, отправлялся занимать место на крыше, откуда просматривалось окно комнаты 417. Сам Валентинов обсуждал с Кротовым, под каким предлогом тот сможет нанести визит Антону, чтобы взглянуть на комнату изнутри. К ОПЕРАЦИИ были привлечены еще многие сотрудники отделения и даже один опер райотдела БХСС, которого Валентинов вызвонил из РУВД.