Вода уже поднялась до колен… до пояса…
Именно эта ледяная вода привела меня в чувство.
Я потянулась к ручке двери, попыталась ее открыть. Конечно, при этом машина мгновенно наполнится водой, но я смогу вырваться из нее, выплыть…
Однако не тут-то было: дверная ручка не поддавалась, она была заблокирована.
Я попыталась опустить стекло – и снова безрезультатно. Ну да, тем, кто запер меня в этой машине, вовсе не хотелось, чтобы я выплыла. Они не оставили мне ни малейшего шанса.
Меня охватил ледяной, темный ужас – такой же темный и холодный, как осенняя вода, в которую погружалась машина.
Вдруг боковым зрением я заметила, что рядом со мной кто-то сидит.
Я повернула голову, застонав от боли, и увидела на водительском сиденье мужчину. Он смотрел прямо перед собой, ни на что не реагируя и ничего не предпринимая, как будто его ничуть не волновало, что наша машина уходит под воду.
И тут я его узнала.
Русые, коротко подстриженные волосы, немного вздернутый нос, оттопыренные уши. Это был тот самый мужчина, которого я видела на заднем сиденье «Мазды» с нелепо подогнутыми ногами и неловко повернутой головой.
Его усадили на водительское место и пристегнули ремнем безопасности, только поэтому он сохраняет вертикальное положение, не падая на пол машины.
Значит, на его помощь можно не рассчитывать.
Вот так всегда с мужчинами – когда их помощь особенно нужна, они оказываются больными, занятыми собственными делами или, в конце концов, мертвыми. А значит, рассчитывать приходится только на свои собственные силы.
Тем временем машина уже полностью ушла под воду.
В салоне стало гораздо темнее, свет в нем стал зеленоватым и каким-то призрачным. Ну да, ведь мне скоро предстоит стать утопленницей, русалкой, а их всегда изображают с зелеными лицами и зелеными волосами, в которые вплетены водоросли…
Вода поднялась уже к самому подбородку, стало тяжело дышать.
Я заколотила кулаками по лобовому стеклу – но с таким же успехом можно было пытаться пробить танковую броню метелочкой для сметания пыли.
Воздуха в салоне оставалось все меньше и меньше.
Истерический всплеск активности сменился апатией.
Холод сковал все мое тело, он проник в самое сердце, в мозг. Я почувствовала безразличие ко всему. Еще несколько минут – и я умру. Значит, так и надо, значит, я не достойна ничего другого. Семьи у меня нет, и обо мне никто не станет горевать – разве что дядя Вася и Бонни.
Дядя Вася… он отправил меня на такое опасное задание и даже не подумал о подстраховке, не подумал, чем все это может обернуться. Значит, ему на меня наплевать.
Но Бонни…
Бонни меня действительно любит, он будет горевать очень долго, может быть, всю жизнь!
И кто с ним будет гулять, кто станет кормить его вредными деликатесами и учить хорошим манерам?
Апатия отступила, во мне снова пробудилась жажда жизни. Однако одной жажды слишком мало – нужно еще кое-что, чтобы выбраться из наглухо закрытой машины, быстро опускающейся в речную глубину. Я не хочу, не хочу умирать! Да еще так глупо… Господи, помоги мне!
И тут я внезапно вспомнила, что, пока искала в машине часы заказчицы, открыла бардачок и увидела в нем тяжелую бронзовую статуэтку, сову с круглыми пристальными глазами… Не то пресс-папье, не то бумагодержатель…
В последней надежде я дернула крышку бардачка, вытащила бронзовую сову и изо всех сил ударила статуэткой по боковому стеклу.
Тяжелая темная вода смягчила удар, и стекло устояло. Я отстегнула ремень безопасности, которым эти гады пристегнули меня нарочно. Теперь удобнее было замахнуться.
Я снова ударила по стеклу, вложив в этот удар все свое отчаяние, все желание жить.
На этот раз по стеклу побежали змеящиеся трещины.
Я била снова и снова, в одно и то же место…
Вода поднялась до самого потолка салона. Я едва успела последний раз глотнуть воздуха и снова обрушила бронзовую сову на стекло.
Последние пузырьки воздуха вырвались на поверхность, и машина коснулась колесами речного дна. В глазах у меня начало темнеть. Я едва удерживалась, чтобы не втянуть в себя холодную воду, пахнущую тиной. Надежда на спасение стремительно уходила.
И тут стекло не выдержало, оно не раскололось, а расползлось на мутные дробящиеся куски и вывалилось наружу, в темную придонную синеву.
Задыхаясь, я с трудом протиснулась в образовавшийся проем, оттолкнулась ногами от машины и рванулась вверх – к свету, к воздуху, к жизни.