— Так, я выбрал. Разве нет?
Вместо всего этого лёгкого и звездец какого романтичного хочется взять стервочку за аппетитные ягодицы. Прижать к себе, чтобы она обхватила ногами, задрать юбку и… стоять, зорька. Всё это попозже, если Саша не отправит в нокаут с одного удара.
Кошачьеглазая Агата гарантированно чему-нибудь её научила.
— Да, — пожалуй, она впервые смотрит мне в глаза серьёзно и тепло одновременно. — И это удивительно.
— Не удивительнее этого.
Пора раскрывать долбанные карты, и я достаю из кармана сложенный вчетверо лист. Первый гвоздь в крышку гроба, который стервочка вобьёт с явным удовольствием.
— Что это? — отпустив, она всё ещё с улыбкой берёт листок. Разворачивает. А потом меняется в лице.
— Это расписка, что ты больше ничего и никому не должна.
Глава 16. Ты больной, Марат!
— Ты меня купил, — безжизненным голосом констатирует стервочка и листок планирует из её рук на идеально подстриженный газон.
Долбаный зелёный газон посреди соснового бора. Посмеялся бы, если не боялся, что она уйдёт даже сейчас.
Зная, что объяснять бесполезно, протягиваю ей второй листок. В котором говорится, что она ничего не должна и никогда не будет должна Серому Марату Андреевичу.
— Чёртов фокусник, — криво ухмыляется Саша, поднимает оба листка и бросает в огонь.
Собственно, ради этого он и зажигался. Ради этого и обнимающей себя за плечи стервочки.
— Допустим, — издевается она не поворачиваясь. — Предположим, что всё это, — взмах рукой, — не было моим планом использовать тебя и расплатиться с долгами. Ведь так сложно предугадать реакцию на безразличие к отборному кобелю, каким ты, Марат Андреевич, всегда был, есть и будешь.
Может, это и задело бы меня дней несколько назад. Тогда, но не сейчас. Потому что стадия смирения пройдена и если чтобы заполучить её, надо было дать собой попользоваться — милости просим.
— Но мне просто интересно, а что дальше? — она поворачивается с искусственной улыбкой на лице.
— А дальше, стервочка, ты — моя.
Да я, мать твою, в жизни так не сдерживался, как сейчас. До онемения в мышцах контролируя каждый жест, каждое движение. И с этим же контролем я протягиваю ей паспорт. Который стервочка открывает, но делает вид, что ей плевать. Хотя я замечаю, как на мгновение расширяются охрененно красивые глаза.
— Твоя? — презрительно фыркает она. Вскидывается с усмешкой. — Просто для справки, крепостное право отменили в 1861 году. Выходка с ЗАГСом, конечно, интересная, но бесполезная. Ничего не мешает мне завтра же с тобой развестись, — пожимает Саша плечами, но движения слишком дёрганные, чтобы я поверил.
— Так разведись.
Миг, и я рядом. Смотря в предгрозовые глаза, вижу прикушенную изнутри щёку, всем телом чувствую её растерянность и ужас. Реально ужас, который моя стервочка пытается скрыть за всем этим пафосом.
— Тем более, ты теперь богатая невеста, — насмешливым шёпотом, сверля её взглядом. — Можешь найти кого получше. Спасителя Женю этого своего.
Сука. Надо было сдержаться. И от слов, и от издевки, но это пиздец, как тяжело — издеваться так над собой и над женщиной, которую искал всю грёбаную жизнь.
Я до скрипа сжимаю челюсти и отдаю ей последний документ. Тот самый, после прочтения которого вся маска слетает с моей стервочки в один удар сердца. Вот только хрена с два я ожидаю, что после этого её придётся ловить.
— Саш, — подхватив на руки, сажаю на ближайшие романтичный витой стул. — Саша! Очнись, Саш…
Полный, мля, капут. Мельком осмотрев стол, я хватаю ближайший бокал с шампанским, чтобы привести её в себя, но…
— Нет. — Сашина рука останавливает мою на полпути, синие глаза распахиваются, а я выдыхаю.
— Жива? — обхватываю её лицо, всматриваюсь в зрачки.
Хотя хрен поймёшь, что хочу там увидеть, если даже первую помощь оказывать не умею.
Вместо ответа стервочка кивает, а я падаю на второй стул.
— Вечерок, блин, — смеюсь, растирая лицо ладонями. — Чтобы я ещё раз подписался на эту романтику…
Хрен с ним, с разводом. Захочет — разведёмся, от меня это всё равно не спасёт. Но вот такие аттракционы… это полная жесть.
— Ты… — стервочка сидит, подавшись вперёд, и сверлит меня взглядом. — Ты обанкротил отца.
— Он сам обанкротился, — морщусь, — я просто погасил его долги и купил бизнес.
Потому что обанкротиться на туалетной бумаге, которая нужна всем и всегда — это надо быть полным имбецилом.
— Вот так просто выкупил?
Допустим, с геморроем и выложив за это приличный вагон валюты, который откладывал на дом мечты, но и хрен с ними.
— Вот так просто. Так что можешь распоряжаться бизнесом отца как пожелаешь.
— А ты?
— А я женился на тебе на следующий день, так что делиться не придётся, об этом можешь не переживать. Это все вопросы? — криво улыбнувшись, я ерошу волосы.
Устроил, блин, романтическую прогулку. Эмоций отхватил столько, что на год запасся.
— Нет, — медленно, словно не веря, она кладёт бумажку на стол и поднимает взгляд. — Не все. Ещё один.
— Задавай и поехали. Не случилось событие жизни, — с усмешкой, но стервочка молчит. Смотрит на меня, склонив голову к плечу, но не говорит ни слова. — Саш?
— М-м. Точно, вопрос, — она улыбается. — Ты больной, Марат?
— Если это и есть вопрос, то нет, — вздыхаю и поднимаюсь. — Поехали, я отвезу тебя, куда захочешь.
— Куда захочу? — издевательский смешок заставляет встретиться с ней взглядами. — Куда захочу? — с шипением.
И сильный толчок в грудь, от неожиданности отправивший меня обратно на стул.
— Ты больной, Марат, — констатация факта. И стервочка, которая седлает мои колени. — Отмороженный идиот. Полный придурок. Рехнувшийся тип, который проворачивает такое ради девицы, которую знает три дня.
— Больше, — инстинктивно подхватываю её за бёдра.
— Да плевать. Ты хоть понимаешь, что сделал? — стервочка тянется за последним листом, задирает юбку и устраивается удобнее.
Пока я в коматозе от едва заметных телесных трусиков, которые больше показывают, чем скрывают.
— Сколько это стоило? — Поднимаю глаза на неё. — Всё это. Ты хоть понимаешь, что ни один нормальный бизнесмен не сотворит такую жесть ради незнакомой девицы?
И реально ждёт ответа. На что? На то, что я и сам ни черта не понимаю, но по-другому не могу?
— Я люблю тебя, стервочка. Веришь?
Усилием воли держусь, не давлю на её решение. Хочу, чтобы до неё дошло — всё это ради неё. И мудака потом этого найду ради неё. Чтобы в жизни моей стервочки не осталось ни боли, ни разочарований, ни… мудаков.
— Верю, — выдыхает она мне в губы.
И реальность меркнет перед той, где Саша отбрасывает ненужную уже бумажку.
— Разведёшься? — спазм в паху мешает думать.
Мой вдох — её выдох. И грёбаный кислород — один на двоих.
— Подумаю.
Губы касаются губ. На моей нижней — острый во всех смыслах язычок. Вдох. Мой рывок. И смех уклонившейся от поцелуя стервочки.
Моей стервочки. Моей головной боли. Моей на дохрена лет жены.
— Ты же будешь хорошо себя вести?
И протяжный а-ах, когда бежевые трусики скользят по ширинке.
Лес, поляна, как бы общественное место — плевать на всё. Мир сужается до одной точки — её тяжести на моих коленях. И это самое охрененное чувство из всех.
— Хочу тебя, — шепчет стервочка, оставляя влажные полуукусы на шее, от которых вскипает кровь.
Член болит от давления на ширинку и от судорог одновременно, но игра настолько сладкая, что потерплю, не обломаюсь.
— Так? — приподнимаю её лицо за подбородок и вторгаюсь в горячую влагу.
Ещё не ту, куда хочется, но хоть что-то. Наши языки сплетаются в грязном танце, где никто не готов уступать. Где стервочка прикусывает мою губу за то, что я не подчиняюсь её движениям. Где она со стоном выгибается, когда я отодвигаю перешеек и резко вхожу пока пальцем.