— И? Не томи, напарничек! — подгонял Рэй, наблюдая за тем, как приятель неспешно выколачивает трубку.
— Ну так тот хохотун с ножом на бедолагу Нолда уселся верхом, ржёт да тестюшку моего несостоявшегося по щеке похлопывает, — продолжил Гери. — Говорит, мол, Сопле честь выпала большая великим воином стать. Против церковников воевать, так как ушёл Создатель из мира нашего и церковь больше не нужна. Только, мол, старшие братья из мира нижнего за нами теперь приглядывают. И нужно братьям этим чуточку послужить. Потом этот хрен что-то вообще неразборчивое понёс. И то ржёт он, то плачет, то скулит, то вообще воет. И с каждым словом тесак свой выше и выше поднимает. Неспешно так, смакуя. А двое за спиной всё глотки свои сиплые надрывают.
— Лохматые ляжки Иоанна! — выругался Рэй, но тут же осенил себя священным знаком. — Прости Создатель!
— Вот и старина Нолд тогда дюже струхнул и, зажмурившись, отвернулся в ожидании ржавого ножа в своём брюхе, — нарочно не торопился с рассказом Гери, — вот только удара не последовало. "Именем Церкви!". Рёв того, кто это выкрикнул, оборвал и жуткий хохот, и отвратное пение. Так звучала жизнь. Сопля это остро почувствовал в тот момент. Что-то глухо ударилось рядом, и, открыв глаза, Нолд увидел перед собой лицо одного из певцов. Лицо было искажено гримасой ужаса, а через выжженные глазницы можно было увидеть, как искрит багровыми сполохами тлеющий в глубине черепа мозг. "Умри!". Взглянув же наверх, туда, где сидел безумный старик с ржавым ножом, Сопля успел увидеть лишь мелькнувший огромный молот, превративший голову старика в облако мелкой кровавой взвеси, которая медленно кружила на лёгком ветру. Из обрубка шеи старика ударила тягучая струя чёрной крови и обрушилась фонтаном на лицо Нолда. Тут папаша и сомлел окончательно.
— И всё?! Кто это был? — жадно спросил Рэй.
— Сопля чётко помнит, как липкую хмарь бессознательных видений разорвал взгляд голубых глаз цвета горного льда, — немного подумав, продолжил приятель. — Он так и говорил, что от взгляда этого дохнуло стужей и ледяным горным ветром. Взгляд голубых глаз будто разобрал его на мельчайшие частицы и собрал вновь. "Чист" — донёсся до него уже знакомый зычный голос. "Чист. Мы успели", — подтвердил слова неизвестного звонкий женский голос. "Кто вы?" — сквозь пересохшую глотку выдавил из себя Нолд. "Молот и Искра. Паладины Создателя нашего. Спи". Окончательно в себя Сопля пришёл уже в пути. Остатки каравана возвращались домой. В живых осталась лишь треть.
— Паладины, — покатал на языке смутно знакомое слово Рэй. — Звучит, словно герои из детских сказок. Б-р-р-р. Умеешь же ты, приятель, приободрить друга тёмной ночью.
— Ага, — выдохнул Гери. — Знаешь, что во всём этом самое дерьмовое, Рэй?
— Ну?
— Что это не герои детских сказок, здоровяк! Я после того как услышал от несостоявшегося папаши эту историю, начал собирать все слухи и истории о пограничных землях. Я общался со многими караванщиками и торговцами, посещавшими наш городок. Я подсаживался ко всем приезжим воинам в тавернах. И знаешь что?
— Ну?
— Гну! Разнукался! — вспылил Гери. — Немногие заходили так далеко на юг от наших мест, но те, кто там побывал, как один утверждают, что это правда. И ковен забвения, могущественные тёмные маги которого собирают армию из послушных немёртвых кукол, призывают исчадий ада и без конца атакуют местные города-крепости. И паладины, которые являются не менее могущественными светлыми магами, способными испепелять сильнейших тёмных одним щелчком пальцев, или лихим ударом кувалды и меча разваливать им головы, словно это глиняные горшки, что наполнены гнилой кровью. Один достопочтенный торговец с юга как-то раз перебрал с выпивкой и разоткровенничался в беседе со мной. Так вот выпала как-то раз ему радость пережить Восход чёрного солнца.
— Это что ещё за дерьмо?
— Верно! Кроме как дерьмом, это никак иначе назвать и нельзя! Его ещё называют тёмным исходом. Это те редкие дни, когда ковен решает, что накопил достаточное количество сил для штурма какого-либо города. И начинается форменная резня между церковью и тёмными. Как ты думаешь, кто в этой заварухе больше всех страдает?