Из Севы директора зоопарка, конечно, не вышло. В итоге, после защиты вузовского диплома, оказался он… в нашей школе, и до сих пор там биологию-зоологию-анатомию преподает. Говорит, предлагали ему уже и здесь место завуча, и директором в селе — отказался, мол, не мое это дело, администрирование. Между прочим, кота сиамского он дома до сих пор держит. И что интересно, на сегодня это — правнук того самого боевого царапучего зверюги, который во время оно с физиком воевал…
Ну а я… Что ж, меня вообще судьба вывезла: с инженерным образованием — в журналисты. Хотя это уже совсем иная история. Тогда же, в ту нашу последнюю встречу, разговор на интересующую меня тему завершился так…
— Знаете, когда я в школе работать начал, мы с Раскладным однажды долго про Славика говорили, — поведал Сева. — Оказывается, его и без нашей помощи планировали по окончании учебного года из школы убирать. Что и исполнили. Правда, с переменным успехом: он потом в одном ПТУ год отработал, в другое перешел — там даже два продержался, все ж таки опыт кое-какой по методике и знаниям набирал… Но в итоге все равно избавлялись — ну совсем он с учениками общего языка находить не умел, да и запои раза два-три на год стабильно… Так что лет через пять его педкарьера окончательно закатилась… Кстати, Раскладной тогда достаточно откровенно сказал — уже как коллега коллеге, — что иной реакции на наше «подметное письмо» и быть не могло. Помните, он нам по-хорошему жалобу забрать советовал? Да директор просто обязан был учителя до конца защищать, какой бы тот ни был.
— Вот только в деревню свою Славик возвращаться никак не хотел, — продолжил Валентин. — Я на завод после университета пришел — глядь, а он тоже в кадрах оформляется: в цех, мастером. Около двух лет протянул — сняли. После очередного запоя. Переквалифицировался в грузчики. С жильем у него туго было — то у одной разведенки в примаках подъедался, то у другой… Потом сел — в пивной, по пьяной лавочке, кому-то голову кружкой проломил, и лет восемь о нем ни слуху, ни духу…
— Мне уж за тридцать было… — принял эстафету Данченко. — Смотрю раз — на вокзале — Славик поддатый стоит. Хотел я мимо пройти, нет, он меня тоже признал, остановил. Ну, поговорили. Оказалось, он, после освобождения, к нам сцепщиком вагонов устроился. Какого, спрашивается, с его алкашеским характером на опасную работу лезть? Ну, через год ему, на смене, поддатому, ногу выше щиколотки колесом вагонным и оттяпало. Ладно еще, что одну…
И Сережка безнадежно махнул рукой.
— Последние годы он сторожем на очистных сооружениях работал, — забасил Валерка. — А в свободное время — даром, что на протезе, с палочкой, — по улицам бутылки собирал. Комнатенку какую-то он здесь к тому времени прикупил: мать умерла, дом в селе унаследовал и хватило ума не весь пропить.
Только вышел я, лет пять назад, по зиме, на утреннюю смену. Иду по улице — глядь, в снегу под забором кто-то лежит. Замерз? Или, не приведи, лихие люди порешили? Перевернул на спину — мать честная: Славик! И уже холодный, а сивухой… Упился где-то и до места не дошел… Так-то…
Мы помолчали.
— М-да-а-а… Ну, что, давайте того… Помянем покойного, что ли? — предложил вдруг Валентин. — Какой-никакой, а учитель был наш. В конце концов, он уже дома, а мы здесь все пока в гостях…
И мы помянули Физика Славика. По-хорошему. Без злобы. По-христиански.
2003 г.