а, она переменчива, как Протей, и мила, как грация, она увлекает и ускользает. Сколько ролей перепробовала она на моих глазах! Скольких поклонников, говоря между нами, обвела вокруг пальца! Как тешилась она над бароном, как морочила маркиза! Она взяла вас в любовники, чтобы раздразнить этих двоих, которые были уже готовы с ней порвать: она слишком долго их дрессировала, и они успели ее раскусить. Но тут она ввела в игру вас, заняла их мысли вами, побудила их к новым выдумкам, привела вас в отчаяние, пожалела, утешила... О! Как счастлива та женщина, что умеет отлично ломать комедию, не вкладывая в представление ни грана подлинного чувства! Впрочем, счастье ли это?..» Последняя фраза, сопровождавшаяся многозначительным вздохом, довершила удар, нанесенный рукою мастера. Я почувствовал, как с глаз моих спадает повязка, не заметив, что ее место тотчас заняла другая. Любовница моя показалась мне лицемернейшей из женщин, а ее подруга — существом чувствительным. Из груди моей вырвался вздох — о чем? я и сам не знал... Печаль моя, судя по всему, вызвала у моей спутницы неудовольствие и приступ раскаяния: ведь я мог подумать, будто ею движет зависть... Не помню уж, что я отвечал, ибо исподволь, сами того не заметив, мы ступили на широкую дорогу чувства и довольно скоро поднялись к таким высоким вершинам, что предугадать исход нашего странствия сделалось решительно невозможно. К счастью, одновременно мы ступили на тропинку, которая вела к притаившемуся на краю террасы садовому павильону — приюту любви. Мне описали его обстановку. Какая жалость, что нельзя войти внутрь: нет ключа! За увлекательной беседой мы и не заметили, как подошли к павильону совсем близко; выяснилось, что он не заперт. Правда, там было темновато, но у полумрака есть своя прелесть. Мы переступили порог, и нас объял трепет... Мы вошли в святилище — суждено ли было ему стать святилищем любви? Мы сели на диван; в тишине было слышно, как бьются наши сердца. Последний луч луны унес с собою последние сомнения. Отталкивавшая меня рука ощущала, как бьется мое сердце. От меня ускользали, с тем чтобы прильнуть ко мне с еще большей нежностью. Не произнося ни слова, мы разговаривали на языке мыслей. Нет ничего пленительнее этих безмолвных бесед. Госпожа де Т*** укрывалась в моих объятиях, прятала голову у меня на груди, тяжко вздыхала и успокаивалась от моих ласк; она переходила от печали к радости и требовала любви в плату за все, что любовь только что у нее похитила. Ночное безмолвие нарушал лишь тихий плеск реки, созвучный биению наших сердец. Темнота скрадывала очертания окружавших нас предметов, но прозрачные покровы прекрасной летней ночи не могли скрыть от меня красоты моей царицы. «Ах, — произнесла она небесным голосом, — покинем это опасное место, отнимающее силу и стойкость». Она повлекла меня за собой, и мы с сожалением пустились прочь. «Ах, как же счастлива она!» — воскликнула госпожа де Т***. «О ком вы?» — спросил я. «Разве я что-то сказала?» — ужаснулась она. Добравшись до скамьи, выложенной из дерна, мы невольно остановились. «Какое огромное расстояние, — сказала она, — отделяет эту скамью от павильона!» — «Неужели, — отвечал я, — этой скамье суждено вечно приносить мне несчастье? В чем тут дело — в раскаянии или...» Не знаю, какое чудо свершилось в этот миг, но беседа потекла по-другому и сделалась менее серьезной. Дело дошло до дерзновенных насмешек над любовью; мне было сказано, что любовные радости не имеют ни малейшего касательства до нравственности и что благорасположение возлюбленной клонится к одному лишь наслаждению; что — говоря философически — обязательствами мы связываем себя лишь со светом, если приоткрываем ему наши секреты, делаем нескромные признания. «Волею судеб, — сказала она, — нам довелось провести вместе ночь поистине сладостную!.. Так вот, если наутро некие обстоятельства разлучат нас (а я предвижу, что именно так все и случится!), счастье наше, неведомое никому в мире, не оставит по себе никаких тягостных следов... мы испытаем самое большее легкую печаль, в которой нас утешат приятные воспоминания, зато приятность эта хороша тем, что не стоила нам хлопот: нам не пришлось томить друг друга, не пришлось платить дань тиранству обычаев». Такую огромную власть (коей я стыжусь!) имеет над нами наша машина[321], что, позабыв о сомнениях, терзавших меня до этой минуты, я вполне проникся этими принципами и ощутил в себе сильнейший прилив любви к свободе. «Прекрасная ночь, — говорила мне моя спутница, — прекрасный край! Нынче он преисполнился для нас нового очарования. Ах! сохраним в памяти навеки этот павильон... В замке, — добавила она с улыбкой, — есть уголок еще более пленительный, но вам ничего нельзя показывать: вы как ребенок — за все хватаетесь и все ломаете». Движимый любопытством, я посулил ей беспрекословную покорность. Она переменила тему. «Нынешняя ночь, — сказала она, — была бы прекрасна, не кори я себя за разговор о графине. Вас я ни в чем не обвиняю. Новизна соблазнительна. Вы прониклись ко мне расположением — надеюсь, искренним. Но власть привычки сильна, и не в моих силах разрушить ее одним ударом. Кстати, как вам понравился мой супруг?» — «Любезным его не назовешь — но не мне ожидать от него большего». — «О, вы правы, он держался неприветливо, ваш приезд его смутил. Пожалуй, наша дружба может ему показаться подозрительной». — «Уже показалась!» — «Признайтесь, однако, что он в своем праве. Поэтому не медлите: иначе он совсем рассердится. Как только сюда съедутся гости, а они съедутся, — добавила она с улыбкой, — уезжайте. К тому же вам следует уважать приличия... Вспомните, как давеча смотрел на нас мой супруг!..» Я не мог не заподозрить, что попал в ловушку; она заметила впечатление, произведенное на меня ее словами, и добавила: «О! раньше он был куда веселее. Кабинет, о котором он вам говорил, он обставил еще до нашей свадьбы. Этот приют любви напрямую соединен с моими покоями. Увы! он свидетель того, к каким ухищрениям приходилось прибегать господину де Т*** для укрепления его чувства». — «Как сладостно, — вскричал я, движимый острейшим любопытством, — отмстить там за все обиды, нанесенные вашим прелестям, и вернуть им все, чего их лишили». Речи мои были выслушаны благосклонно; впрочем, с меня взяли обещание быть паинькой. Не стану срывать покров с тех безумств, какие всякий возраст простит юности ради своих несбывшихся желаний и несчетных воспоминаний. Утром, едва подняв на меня глаза с поволокой, госпожа де Т***, еще более прекрасная, чем всегда, осведомилась: «Ну что, кого вы теперь любите больше, меня или графиню?..» Я хотел ответить, но тут явилась наперсница хозяйки со словами: «Ступайте, ступайте отсюда. Одиннадцать часов, на дворе белый день, в замке уже все встали». Ночные чары рассеялись, как сон. Очнулся я в коридорах замка. Как найти дорогу в отведенные мне покои, не имея ни малейшего понятия об их местонахождении? Всякий промах был бы нескромностью с моей стороны. Я решил прогуляться по парку. Свежесть и прохлада постепенно смирили мое воображение и развеяли колдовские чары. Окружающая природа явилась мне в своем первобытном обличье. Я начал видеть мир в истинном свете, мысли мои перестали путаться и обрели некоторую связность, я наконец вздохнул полной грудью. Одна-единственная забота тревожила меня теперь: я жаждал выяснить, что я для той, с кем расстался полчаса назад... Ведь я был уверен, что она вот уже два года как влюблена без памяти в маркиза де В***. Порвала ли она с ним?.. Сделала ли меня его преемником или просто пожелала ему отомстить?.. Какая ночь! Какое приключение! И какая пленительная женщина! Внезапный шум оторвал меня от этой череды мыслей. Я поднял глаза, протер их, не в силах поверить... Передо мной стоял... Угадайте, кто? Маркиз! «Быть может, ты не ждал меня здесь так рано?.. — спросил он. — Ну, как прошла ночь?» — «Так ты знал, что я здесь?..» — изумился я. «О, разумеется. Меня уведомили об этом перед самым вашим отъездом. Ты хорошо сыграл роль? Муж вдоволь поиздевался над тобой? Сильно он на тебя разозлился? Отвратителен ему любовник жены? Когда тебя выставят?.. О, не бойся, я обо всем позаботился, моя карета в твоем распоряжении. Услуга за услугу, друг мой. Можешь рассчитывать на меня, ты меня выручил, теперь очередь за мной...» Последние слова разъяснили мне суть дела, и я наконец понял, в чем заключалась моя роль. «Зачем же ты приехал так рано, — спросил я, — было бы благоразумнее выждать еще дня два». — «Все продумано; меня привел сюда случай. Считается, что я прибыл из соседнего имения. Но разве госпожа де Т*** не посвятила тебя в нашу тайну? Ее скрытность достойна порицания... После всего, что ты для нас сделал!..» — «Нет, дорогой мой, она поступила совершенно правильно. А вдруг я хуже сыграл бы свою роль?» — «Но ты славно позабавился? Расскажи мне все по порядку, расскажи не мешкая...» — «Да, кое-что забавное было. Я не знал, что мы ломаем комедию, и, хотя госпожа де Т*** дала мне роль...» — «Ты выглядел не лучшим образом». — «О нет, не беспокойся: для хороших актеров плохих ролей не существует». — «Значит, ты вышел из положения с честью?» — «Вполне». — «А госпожа де Т***?» — «Она восхитительна!..» — «Вообрази только, что мне удалось с нею сладить!.. — воскликнул он торжествующе. — Хотя сначала она помучила меня на славу!.. Но я так переменил ее характер, что нынче это, пожалуй, единственная женщина во все