Внезапно замолчав, он устремил глаза к небу. «Бедняга совсем спятил!» — подумал я.
— Сударь, — сказал я ему, — я принес бы слишком большую жертву эклектической философии, если бы включил ваши идеи в мое сочинение: они не пошли бы ему впрок. Моя книга от первой до последней страницы посвящена любви — любви либо платонической, либо чувственной. Упаси меня господь завершать ее подобным социальным кощунством! Скорее уж я попытаюсь с помощью каких-нибудь пантагрюэлических ухищрений возвратиться к моему стаду холостяков и порядочных женщин и приискать их страстям и безумствам какое-нибудь общественное употребление и какой-нибудь смысл. О! если супружеский мир вдохновляет нас на рассуждения столь безрадостные, столь мрачные, многие из знакомых мне мужей, пожалуй, предпочтут войну.
— Ах, юноша, — воскликнул старый маркиз, — я был обязан указать заблудившемуся путнику верную дорогу, и я свое дело сделал.
«Прощай, старый остов!.. — сказал я мысленно. — Прощай, странствующий брак. Прощай, сгоревший фейерверк, прощай, махина! Хотя среди фигур, выведенных на этих страницах, есть люди, милые моему сердцу, теперь, старые семейные портреты, возвращайтесь в лавку торговца картинами, ступайте к госпоже де Т*** и ей подобным; где бы вы ни очутились, пусть даже на вывеске, венчающей вход в пивную, мне до этого дела нет».
Размышление XXX Заключение
Один отшельник, почитавший себя ясновидцем и призвавший народ Израиля подняться вместе с ним на гору, дабы услышать там некое откровение, обнаружил, что за ним следует толпа достаточно многочисленная, чтобы польстить его самолюбию, которого он не был лишен, несмотря на свой пророческий дар.
Но поскольку гора стояла в некотором отдалении, на первом же привале сапожник вспомнил, что должен стачать пару домашних туфель для одного герцога и пэра, мать семейства — что оставила на огне кашу, откупщик — что его ждет выгодная сделка, и все они ушли восвояси.