Начнем мы с тех серьезных вопросов, которые ставит перед наблюдателем медовый месяц — пора, предрешающая все течение дальнейшей супружеской жизни и призванная стать для нас той нитью, на которую мы нанижем все наши замечания, аксиомы, задачи-камешки, с умыслом рассыпанные среди благонравных шалостей, которыми полны наши празднословные Размышления. Медовый месяц станет, так сказать, апогеем анализа, который мы обязаны довести до конца, прежде чем столкнем двух наших воображаемых бойцов.
Выражение «медовый месяц», рожденное в Англии[131], приживется во всех языках, ибо оно превосходно передает мимолетное очарование брачной поры, когда жизнь оборачивается к нам лишь своей сладостной и восхитительной стороной; ему суждено долголетие, каким отличаются иллюзии и заблуждения: ведь оно — не что иное, как отвратительнейший обман. Медовый месяц предстает нам нимфой, увенчанной цветами, обольстительной, как сирена, но за этой лживой внешностью таится беда — та самая, что чаще всего приходит смеясь.
Супругам, которым суждено любить друг друга всю жизнь, медовый месяц неведом; для них он не существует или, вернее, длится бесконечно; они подобны тем бессмертным созданиям, что не понимают слова «смерть». Однако не об этих счастливцах ведем мы речь. Нас интересуют обстоятельства, при которых на смену медовому месяцу приходит месяц ледяной. Именно в эту пору решается судьба брака: если ледяной месяц вступает в свои права, то это уже навсегда.
Могут ли два существа, не созданные для того, чтобы любить друг друга, испытать радости медового месяца?
Если этот месяц для них все-таки начинается, то чем он заканчивается?
Всякая ли пара начинает совместную жизнь с медового месяца?
Дадим ответы на эти вопросы в том порядке, в каком они заданы.
Превосходное воспитание, которое получают наши девицы, и предусмотрительные обычаи, которыми руководствуются мужчины, вступая в брак, приносят во время медового месяца изобильные плоды. Рассмотрим обстоятельства, при которых заключаются наименее несчастливые из браков.
Девушки любопытны от природы, по вине же французских матерей, которые умудряются ежедневно распалять своих дочерей, нимало не заботясь о том, что это пламя может сжечь их дотла, девичье любопытство становится поистине беспредельным.
Полнейшее незнание тайн брака избавляет юную особу, столь же простодушную, сколь и хитроумную, от предчувствия опасностей, какими чревато замужество, и, поскольку семейная жизнь представляется ей смесью тиранства и свободы, наслаждений и господства, желания ее с каждым днем делаются все острее: выйти замуж для нее значит удовлетворить все потребности, восстать из мертвых, пробудиться к жизни.
Если она верит в счастье, бога, нравственность, то источником своего грядущего блаженства может почитать только вас: об этом твердят ей в один голос законы и мать.
Послушание для нее — если и не добродетель, то необходимость, ибо всех возможных благ она ожидает от вас: общество освящает рабскую зависимость женщины, а она поначалу и сама не мечтает о свободе, ибо чувствует себя слабой, робкой и невежественной.
Если только ей не помешает какая-то досадная случайность или отвращение, о причине которого вы обязаны догадаться, она непременно постарается вам понравиться: ведь она вас не знает.
Наконец, вы одержите победу с особенной легкостью оттого, что предстанете перед невестой как раз в ту пору, когда сама природа заставляет ее алкать радостей, которые вы способны ей подарить. Для нее вы — святой Петр, владеющий ключами от Рая.
Итак, я спрашиваю у всякого создания, наделенного разумом: может ли демон, поклявшийся погубить ангела, так деятельно толкать его в бездну, как наши добрые нравы толкают в бездну любого мужчину, задумавшегося жениться?.. Разве не похожи вы, жених, на короля, окруженного льстецами?
А девушка, преисполненная невежества и желаний, девушка, отдаваемая мужчине, который, будь даже он в нее влюблен, не может и не должен знать заветную тайну ее характера, — разве не останется эта девушка постыдно праздной, покорной и снисходительной до тех пор, пока не иссякнет сила ее юного воображения, каждый вечер внушающего ей, что наслаждение и блаженство придут к ней на заре завтрашнего дня — дня, который, однако, так никогда и не наступает?