А спорим еще раз, я все-таки знаю, почему они вообще это изобретают? Что мир иной есть, но в этом мире (тем более, что это правда, но не вся, она так только начинается). То есть почему так падки на всякий дзен. Потому что люди чуткие чувствуют то, что люди умом умные типа академика Лосева — умом и понимали: нельзя мыслить не парами. Нет одного горячего, без холодного. Нельзя мыслить действительность этого мира, если играть по правилам, — без необходимой действительности мира иного. Или мыслишь и то, и это, или — ни того, ни другого, а пару пустяков. Так вот эти люди остро чувствуют парниковую тонкость пленки этого мира и как она так и продырявливается во всех местах ветками и острыми листьями из мира иного. Но чувство иного мира у них есть, а опыта связи с Высшим нет; вот они и уверены, что его вообще нет ни у кого и ни у чего — этого опыта Высшего. А есть то, что им известно по себе: у высших натур (таких, как они) есть горизонтальное “благоговение перед жизнью”. Это такая мистика без веры.
Вот и неправда то, что я сейчас сказал (заметили, чтобы за собой неправду обнаружить, ее только надо сначала назвать, в смысле, пишешь то, что считаешь правдой, — и сразу обнаруживаешь — вранье; хороший способ, в нем одно плохо — всегда задним числом, всегда уже поздно; некоторым этот способ не подходит, потому что им нравится себя уважать, но мне в самый раз, потому что я не держусь за свою правду и не уважаю себя за то, что правду всегда говорю, и не презираю себя за то, что вру, это я только решил про себя, что вертикаль будет поважнее и понужнее горизонтали, в главном, а что я там несу — это совсем не главная вещь, потому я и легко сам с собою соглашаюсь, что опять неправду сказал — если ясно это вижу, правды ради... а то бы, честно говоря по неправде, я бы самым лучшим пациентом был у госпожи Н.Н; шучу, кроме шуток). Вот и неправда: они изобретают это как раз, наоборот, потому, что у них е с т ь этот опыт связи. Только с кем? Я не про Н.Н. говорю, я про нее ничего не знаю, а вспомнить госпожу Блаватскую, вспомнить госпожу Рерих, так чего напраслину возводить: они с л ы ш а л и г о л о са . “Есть” учитель Мори или “нет”, но они его слышали — и в этом смысле он есть. А кто будет говорить, что они или страдали глюками, или вообще специально злонамеренные, то лучше тому помолчать, чтобы самого тем же не огрели в ответ.
Я этому почему верю — но не доверяю? Потому что я тоже слышал г о л о с, но он мне о б р а т н о е говорил.
Я о чем? То письмо, которое я ей послал и над которым она голову ломала, и написала, что обоих, и мужчину, и женщину, надо лечить, — а потом и припиши: да, все бы хорошо, но вот только — упорно слышится мне в мужчине женщина, а в женщине мужчина; и если это так — а поверьте мне (это в смысле — я ей должен поверить) — это так, то тогда, мол, лечить их бесполезно — они не дадутся, они в самом виду истины свернули за угол, решили, что исцелены и тем самым отказались от лечения и теперь неизлечимы, потому как лечить можно только истиной, а истина несовместима с комфортом, который они оба выбрали, приняв его за истину. Да, примерно этим сложноподчиненным предложением мне ответила Ваша госпожа (не в смысле наша Госпожа, как говорят Нотр Дам, или Либфрау, или Ауэ Леди, а просто — госпожа и госпожа)... так вот, то письмо от лица мужчины и женщины, которое я ей послал, это письмо моих покойных родителей, то есть, точнее, моего отца и его последней жены, которую я считаю матерью, которая заменила мне ту, что, родив меня, матерью не была. Об этом письме, составленном ими незадолго перед внезапною их смертью (которую оба, видимо. предчувствовали, а то бы не написали такую длинную бумагу, которую я рассматриваю как духовное завещание), Вы знаете, я Вам говорил и даже показывал, хотя Вы только проглядели. Но я не говорил Вам, что на самом деле никакого письма не было. То есть оно было, но п е р е д смертью они его не писали и мне не оставляли.