— Как вы себя чувствуете? — спросила она.
— Неплохо, — пробормотал я. — Голова только болит…
— Сейчас я вам сделаю укол…
— Спасибо…
Медсестра обследовала локтевые сгибы, выбирая вену, куда можно будет вколоть обезболивающее. Правая рука ей понравилась больше левой. Она перетянула ее жгутом выше локтя и велела:
— Поработайте кулачком!
Я принялся сжимать и разжимать пальцы.
— Зажмите кулак!
Я подчинился. Девушка стала гладить пальчиком место сгиба, потом ловко всадила во вздувшуюся вену иглу. Шприц в ее руке был стеклянным, многоразовым и достала она его из продолговатой металлической коробочки для стерилизации. Сделав укол, сестричка перевязала сгиб моего локтя, забрала коробку и вышла из палаты, погасив свет. Головная боль стала проходить, и я снова уснул. Когда я опять проснулся, в палате было светло от того, что наступило утро. Все это время я провел на спине, отчего она затекла. Я осторожно повернулся на бок.
Теперь я мог видеть всю палату и убедиться, что кроме меня, в ней ни души. Что это? Особое внимание медперсонала или в больничке просто мало пациентов? Как бы то ни было, а валялся я в одиночестве. Башка, вроде, не болела. И тошноты я не чувствовал. Осторожно ощупал пострадавшую голову. Она был забинтована, и прикоснувшись к затылку, я ощутил резкую боль. Тем не менее, ничего ужасного с нею, похоже, не случилось. Жить буду. Вот только какая сука меня долбанула?..
Пока я себя ощупывал, в больнице началась утренняя суета. А мне захотелось по малой нужде. Я сел на кровати. Откинул одеяло и обнаружил, что в одних трусах. Интересно, кто же это меня раздевал? Неужто — эта сестричка с внушительным бюстом?.. Та-ак, а как мне идти в сортир? В одних трусах?.. В этот момент дверь открылась и в палату вошла, нет… не медсестра — толстая тетка лет шестидесяти, в белом халате и косынке, завязанной на затылке. Увидев меня, всплеснула руками и запричитала:
— Куда же это ты намылился, милок?.. Дохтур вставать не велел.
— Что же мне под себя ходить? — возмущенно спросил я.
— Зачем — под себя… — пробурчала она. — Судн о подкладное на что?..
Не церемонясь, она отодвинула меня в сторонку, наклонилась, отклячив необъятный зад, вытащила из-под кровати причудливо изогнутый металлический сосуд. Сунула мне его в руки.
— Вот сюды и делай свои дела, — сказала она. — Да побыстрей… Обход начался…
Я думал она выйдет, но та принялась бродить по палате, поправлять постели на трех не занятых койках и раздергивать на окне шторы. Мне было уже невтерпеж и отвернувшись, я «сделал свои дела» в судн о. Когда я закончил, санитарка отняла у меня сосуд и ушла. Голова у меня слегка кружилась и поэтому я с облегчением повалился обратно в койку. Можно было с чистой совестью подремать. Конечно, попадание в больницу в мои планы не входило, но пока от меня мало что зависит.
Похоже, я и в самом деле задремал, потому что когда в палату ворвалась целая толпа, я не сразу сообразил, что происходит. Среди вошедших узнал своего «дохтура» и медсестру. Остальные люди в белых халатах были мне незнакомы, но интересовались они именно моей персоной. Быстро стало понятно, что главный здесь не седоусый, а моложавый высокий врач, который выслушал доклад моего «дохтура», задал пару наводящих вопросов, покивал и резко повернулся к выходу, а за ним и все остальные. Я снова остался один.
Впрочем — не долго. В коридоре прогремело что-то металлическое. Дверь палаты распахнулась и в ней появилась еще одна тетка, немногим моложе санитарки. Она внесла металлическую тарелку и блюдце с двумя кусочками белого хлеба, на которых лежало по кубику масла. Водрузив все это на тумбочку, она вышла и снова вернулась с ложкой и стаканом с бурой жидкостью. Мне доставили завтрак почти что в постель. Вот только не мешало бы умыться и почистить зубы.
И если с первым особых проблем не было — в палате имелся умывальник, то взять щетку и зубную пасту было негде. Тем не менее, я поднялся, добрел до умывальника, умылся и прополоскал рот. Когда я наклонялся над раковиной, голова моя начинала кружиться, но в целом я чувствовал себя терпимо. Я даже выскреб из металлической тарелки всю манную кашу и слопал хлеб, размазав по нему подтаявшие кусочки масла. В стакане оказался чай, сладкий, но не вкусный.
Позавтракав, я опять завалился на койку и задремал. Странное равнодушие овладело мною. Меня не волновало сейчас то, что происходит за больничными стенами. Капитан Киреев с его предъявами, школьные дела, три секции, которые я на себя взвалил, затея с детской киностудией и все остальное, что вот уже третий месяц составляло мою жизнь, стали казаться не столь важными. Вряд ли это был обыкновенный эгоизм больного, которого не волнует ничего, кроме собственного здоровья, скорее всего я просто устал и жаждал отдыха. В конце концов, врач прописал мне покой.