— Тогда чего же мне опасаться?
— Станет пакостить по мелочам, но мелочи эти будут такие, что ты света не невзвидишь.
— Не напугал.
— Вижу. Тем более, что у тебя есть два контраргумента и весьма весомые.
— Какие же?
— Во-первых, я. Во-вторых, этот бункер.
— А кто ты собственно такой? — спросил я. — Ну кроме того, что — здешний Лев Толстой?..
— Я — Лев Толстой?.. — переспросил он. — Да я только-то и умею, что писать рапорты да отчеты…
— А кто же тогда написал все эти романы и повести с пьесами?
— Мой покойный брат-близнец, Миний.
— А что с ним случилось?
— Два года назад умер в Москве, от алкогольного цирроза печени, — вздохнул лжеписатель. — Ни в Литейске, ни даже в Союзе Писателей СССР этого не знают. Как это ни прискорбно, но начальство решило, что удобнее случая прислать сюда сотрудника, который не вызовет ни у кого подозрений, и представить нельзя. И вот я здесь, изображаю сильно пьющего классика, а заодно — присматриваю за всем проектом и возней вокруг него. И все бы ничего, но издательство ждет от меня, вернее — от брата, новый роман, черновик которого лежит в его письменном столе, а я ни уха, ни рыла не смыслю в писательстве. Так что, дорогой Александр Сергеевич, не быть мне твоим литературным секретарем. Уж, не обессудь…
— Я могу тебе помочь, — сказал я. — У меня есть писатель знакомый, он, правда, пацан совсем еще, но — талант! Кстати, твой… Прости, твоего брата, поклонник. Пусть он эту рукопись посмотрит, готова ли она к печати?
— Отличная идея! — согласился Третьяковский. — Только как ему объяснить, почему сам «писатель» не может?..
— Сохраним легенду… — ответил я. — Классик сильно пьет и ни на что путное уже не годен.
— Годится.
— Кстати, как тебя зовут на самом деле?
— Можешь называть меня Графом. Это производное от имени Евграф. К тому же — дворовая кличка, а заодно — оперативный псевдоним.
— Хорошо, Евграф Евграфович, — откликнулся я. — Буду называть тебя Графом.
— Теперь касательно этого бункера, — продолжал он. — О нем ни полковник, ни его подручные ничего не знают.
— Как же — не знают, — удивился я. — А — Сумароков с Пивнем и Крюком?
— Они узнали только сегодня, это ведь я направил сюда Илью Ильича перед самой встречей с тобой. И код от замка сейфа сообщил.
— Стоп! Не сходится здесь что-то, — остановил его я. — Он же соловьем разливался. Рассказывал об этом бункере, а главное — о содержимом сейфа.
— Сумароков был великим актером, жаль только, что предпочел иную дорожку.
— Был? — уточнил я, не веря, что это случайная оговорка. — Значит, его уже того?..
— Сейчас выясним, — пробормотал он. — Взял телефонную трубку, но не стал набирать номер, а нажал на одну из белых кнопок. — Семь пять восемь… Да… Данные о происшествиях… Убийства… В двенадцать тридцать на Садовой, дом восемь?.. Понял. Спасибо!
— И какие новости? — спросил я, хотя уже догадывался — какие?
— Вооруженное ограбление дома номер восемнадцать по Садовой улице, — откликнулся Граф.— Хозяин застрелен… Догадываешься — кто?..
— Сумароков, — ответил я. — Как он там оказался?
— А куда ты его отвез?
— Не скажу.
— Ладно… Илье Ильичу это все равно уже не поможет.
Мы помолчали, потом я спросил:
— Сейф, набитый документами, и — если верить покойному — деньгами и драгоценностями, телефон спецсвязи… Наверное, все это нужно для ваших гэбэшных дел… Только я здесь причем?
— Тебя интересует судьба детей, втянутых в проект, — сказал брат-близнец покойного писателя, — меня… кое-что другое, но мы с тобою союзники. Будем действовать сообща… Как ты уже понял, вот с этого телефона можно позвонить куда угодно, хоть в Москву. Он не прослушивается. Кроме того, я покажу тебе список номеров, которые ты должен запомнить наизусть. Как звонить по ним, ты видел — правая кнопка, ответит телефонистка, называешь три цифры и получаешь нужную тебе информацию.
— Какую именно?
— Нужную… Из списка поймешь.
— Хорошо.
— Касательно денег, — продолжал Граф. — Понадобятся, бери. Они нигде не учтены. Побрякушки и золото лучше не трогать. Во-первых, это наш резервный фонд, а во-вторых, знаешь, наверное, в СССР за спекуляцию золотом и драгоценными камнями наказывают строго.
— Я понял. Не беспокойся, не трону.
— Ну а остальное узнаешь по ходу дела. Мы с тобой теперь одной ниточкой связаны. Дернут одного, аукнется другому.
После недолгого молчания, я вздохнул:
— Поеду я… Поздно. Завтра на работу… Ты со мной?