А вот в кабаке, куда завернули выходцы из будущего, народа было полно. Разнообразно одетые мужчины пили, ели, а уж курили так, что сквозь дым была едва видна противоположная стена заведения. И многие говорили. Громко, привыкнув орать под завывание ветра и шум волн, поэтому отдельные слова на общем фоне воспринимались с трудом.
И ни одной женщины. Определенного поведения — собирались в определенных же местах, а порядочным в подобном бедламе было нечего делать.
Ширяев мысленно похвалил себя, что устоял перед просьбами супруги и сына, хотя они, надо отдать должное, не очень-то и настаивали.
— О чем говорят? — поинтересовался Григорий, когда удалось примоститься за столиком и получить нехитрый заказ.
Аркаша обратился в слух, пытаясь разобрать в общем гаме нечто осмысленное и понятное. Вдруг глаза его округлились, и он удивленно уставился на своего спутника.
— Ничего себе! — пробормотал Калинин и вдруг прыснул коротким смешком.
— Что там? — требовательно спросил Ширяев.
— Они говорят... В общем, там кто-то рассказывает историю нашего бегства из Порт-Ройаля. Только... — Калинин вновь засмеялся, но в смехе его сквозило удивление.
— Да говори ты! — прикрикнул на него компаньон.
— Одним словом, рассказывают о феноменальном мастерстве Командора. Это понятно. Сам был свидетелем. Но дальше...
Ширяев стал потихоньку терять терпение.
— Говорят, что Командор не только уничтожил форт и корабли, но и взорвал город и он провалился в тартарары.
— Кто провалился?
— Порт-Ройал.
— Как?!
— Не знаю. Кто-то то ли приплыл сюда до нас, то ли видел кого-то вырвавшегося с Ямайки уже после нашего бегства. Короче, большая часть города провалилась в пучину. Говорят, это тоже дело рук Командора.
— Не понял, — оторопело произнес Григорий.
— Я тоже.
— Подожди... — Бредивший в детстве морской романтикой, Ширяев теперь лихорадочно пытался вспомнить страницы когда-то прочитанных, а затем позабытых книг.
Что-то вертелось в памяти, только никак не могло всплыть на поверхность, оформиться в конкретный факт.
Пираты, флибустьерское море, столица морских разбойников...
Стоп!
— Идиот! — Ширяев хлопнул себя ладонью по лбу. — Это же надо, не сообразить!
Теперь Калинин взглядом требовал от него объяснений.
— Про это писали, только не помню где. Ну, что на Ямайке было что-то типа пиратской столицы, а потом случилось землетрясение, и город погиб. Только дату забыл. Неужели?!
Вопрос повис без ответа. Аркадий ничего не знал о конце своеобразной пиратской республики, как перед этим ничего не знал и о ее существовании. Не каждому дано в детстве переболеть романтикой парусов и дальних странствий. Да и те, кто переболел, не назовут потом дат. Один только янки у Марка Твена держал в памяти места и даты позабытых солнечных затмений. Остальные забывают гораздо более нужные вещи, чем то, что произошло за много веков до их рождения.
Не помнил об этом и Командор. А может, и не знал никогда. Это было невероятное, однако всего лишь совпадение, из тех, что временами происходят на земле.
Шестого июня тысяча шестьсот девяносто второго года страшное землетрясение обрушило Порт-Ройал в море. Погибли люди, дома, и даже могила знаменитого Моргана исчезла, словно никогда не злодействовал этот знаменитый пират, ставший позднее одним из национальных героев Великобритании. Командор в это время находился уже далеко от места трагедии, и лишь чья-то слишком бурная фантазия смогла соединить в одно целое два совершенно не связанных между собой события. Но люди порою придумывают и не такое.
Флибустьерство медленно умирало. Власти больше не были заинтересованы в вольных добытчиках и добровольных борцах с испанским засильем. Политика Людовика стала более жесткой, и в то же время у пиратов не было признанного лидера, способного повести их на крупное предприятие. Последний из великих флибустьеров Граммон не захотел принимать от властей подачки и, отказавшись от поста вице-губернатора, с тремя кораблями отбыл в неизвестном направлении. Теперь сообщество инстинктивно искало человека, не менее авторитетного, умелого и удачливого, способного не возглавить (у флибустьеров не было и не могло быть единого руководителя), а стать символом их суровой и бесшабашной жизни.
Поэтому так жадно и ловились слухи о каждом новом удачном деле, и почти все посетители таверны азартно подключились к обсуждению новостей.
— Командор Санглиер... — донеслись до Ширяева два понятных слова, а вот дальше...
— Что они о нашем Командоре говорят? — Григорий уже оправился от изумления и теперь взирал на окружающих с некоторой гордостью.
— Надо было самому языки изучать, — буркнул Аркаша, но признался: — Я сам по-французски не очень. А они еще галдят скопом. Кажется, одни восторгаются, а кто-то говорит, что это все ложь.
— Кто?! — возмущенно выдохнул Ширяев.
Настоящий солдат всегда гордится своей частью и теми из офицеров, которые соответствовали высокому званию. Даже спустя годы после службы. Или тем более. Прошедшее имеет свойство окрашиваться в романтические тона. Здесь же прошлое диковинно сплелось с настоящим, и бывший командир превратился в нынешнего Командора.
А оскорбление командира — это и оскорбление всех бойцов, служивших и служащих под его командованием. И уж это прощать нельзя никому.
— Кто? — повторил Ширяев.
Спорили теперь двое. Оба с обветренными загорелыми лицами бывалых моряков, с крепкими фигурами. Один, черноволосый, одетый в когда-то богатый, а ныне засаленный камзол, что-то говорил с ехидцей, другой, рыжий, в грубой кожаной куртке, ему усиленно возражал, помогая себе жестами.
Калинин напряженно прислушался:
— Который в куртке говорит, что сам слышал эту историю, а в камзоле заявляет, что не родился еще тот человек, который смог бы выбраться из Порт-Ройала, да в придачу угнать бригантину, взорвать форт, устроить пожар. Про уничтожение города он просто молчит.
— Ну, город мы, положим, в самом деле не трогали, — процедил Григорий, недобро косясь на скептика.
— Командор Санглиер... — промолвил тот, в камзоле, и добавил нечто явно хлесткое.
По крайней мере, Ширяев понял его именно так.
Кто-то из слушателей засмеялся, другие лишь покачали головами.
— Говорит, что Командор придумал эту историю, чтобы обмануть дураков и создать себе репутацию, — в ответ на требовательный взгляд Ширяева перевел Аркадий. — Мол, никакой он не командор, а лишь бродячий сказочник.
Ширяев медленно поднялся.
— Ты что? — Аркадий попытался посадить напарника на место. Куда там! С большим успехом можно было стронуть с места какую-нибудь средней величины гору.
— Эй, как тебя, месье! — последнее слово в устах бывшего сержанта больше напомнило «мердье».
В зале сразу воцарилась тишина. Взоры собравшихся сконцентрировались на явно напрашивающемся на неприятности незнакомце.
— Если сам годен лишь языком молоть, то нечего хаять того, кому в подметки не годишься. Аркаша, переведи!
— Командор же просил не встревать...
— Я сказал: переведи! И чтобы дословно! — в голосе Ширяева прозвенел металл. Совсем, как у его командира.
Да Калинину и некуда было уже деваться. Флибустьеры поняли, что он явно в состоянии перевести вызов на понятный им язык, и теперь выжидающе смотрели на него.
Насколько перевод соответствовал оригиналу, сказать Ширяев не мог. Скорее лишь в общих чертах. Аркадий действительно не знал языка в совершенстве, да и знал бы, может, поостерегся бы говорить чересчур грубо.
Но слова все равно прозвучали, и их смысл был понят.
Была не была! Калинин тоже поднялся и встал рядом с Ширяевым.
Мужчина в камзоле что-то спросил все с той же ехидцей.
— Он говорит, откуда ты взялся? Не подыгрываешь ли ты сказочнику на флейте?
— Я — гвардии старший сержант ВДВ Григорий Ширяев. Был с Командором и на Ямайке, и раньше. Пусть скажет, кто он такой? Кому я сейчас на морде кулаками сыграю?