Ребята оглянулись и увидели Костю. Патрульный «Черного бобра» стоял, помахивая хлыстиком. Сорочка, блестящие запонки на манжетах, узкий зеленый галстук, узкие полосатые брюки со стрелками резко отличались от защитной формы бойскаутов. Только широкополая шляпа на голове указывала на его принадлежность к организации. Да и шляпа была слегка продавлена посредине, а поля ее чуть изогнуты.
Никита невольно взглянул на свои ноги и потрепанные низы штанов.
Пожалуй, первый раз в жизни ему стало неловко из-за своей одежды. И ему очень захотелось драться с этим Костей.
Кажется, такое чувство возникло не только у Никиты. Ленька многозначительно покашлял. Андрей нахмурился. Что думала Эрна, Никита не понял.
— Ты ко мне? — спросил Андрей.
Костя похлопал хлыстиком по разглаженным брюкам, отряхивая с них пыль:
— Нет. Случайно мимо проходил.
«Врет!» — подумал Никита.
— Тогда будь здоров! — Андрей отсалютовал Косте и повернулся к скаут-мастеру. — Я буду продолжать, Глеб Степанович.
— Добро, — сказал штурман. — Когда окончишь, собери патруль в штаб дружины. Есть большие новости. Наше дело в фордевинд пошло.
— Насчет фрегата? — оживился Андрей.
Штурман кивнул.
— На траве переписывать неловко. Мы на крыльцо пойдем, — сказал Ленька, вытаскивая из кармана тетрадку.
— Идите, — разрешил Андрей. — Сбор по сигналу.
Ребята перешли двор и уселись на крыльце штаба. Карпа повертелся немного и, убедившись, что они одни, придвинулся поближе к друзьям.
— Слыхали, что Гленарван сказал? — спросил он, поглядывая то на Никиту, то на Леньку. — Условный жаргон, понял? Сговариваются!
— Так мы с ними будем. Сигнал-то для всех. Вот и узнаем, что за новость, — рассудительно заметил Ленька.
— Какой же он Гленарван, когда его Глебом Степановичем зовут и он штурман с «Канады»! — сказал Никита.
— Ничего мы не знаем! — горячился Карпа. — Это его здесь так зовут, а может, он никакой не Глеб Степанович, а какой-нибудь Айрон Смит!
— А может, он переодетый Керенский, — разозлился Ленька.
— Перестань молоть! Мы-то здесь зачем? Посмотрим, что будет. Сейчас записывать надо. Пишите: Е — одна точка, И — две точки, С — три точки…
— Стоп, — прервал запись Карпа. — Я уже слово по азбуке Морзе могу передать. Слушайте. — Он стукнул согнутым пальцем по доске крыльца три раза, потом два и еще один раз. — Приняли?
— СИЕ, — произнес Никита. — Что же это за слово? Такого и слова-то нет.
— Есть! — возразил Карпа. — Не понимаешь? Сие предсказанье. Сей документ…
— Сей дурак, — перебил его Ленька. — Это слово при царице Екатерине применяли. Теперь не царизм. Ять выкинули, твердый знак ликвидировали, а он, на тебе, СИЕ выдумал! Пиши лучше: Т — одно тире, М — два тире…
— Тс-с-с! — прошептал Карпа и поднял палец.
Ребята повернули головы и прислушались. За их спинами из открытых дверей послышался скрип ступенек и приближающиеся голоса.
— Неправда, — отчетливо донесся голос патрульного «Черных бобров», ты могла сдать на сигнальщика во время своих занятий!
— А я хотела сегодня, — послышался в ответ спокойный голос Эрны.
— Врешь! — почти до крика усилился голос Кости. — Ты пришла, чтобы встретиться с этим беспорточным оборванцем. Черт его знает, кто он, этот обшарпанный пролетарий!
— Не хами, — ответила Эрна.
Они показались в дверях.
Мгновенно сработали мышцы ног. Никита не видел, как вместе с ним вскочили Ленька и Карпа. Он видел только презрительно перекосившиеся губы Кости. Никита втянул голову в плечи и присел на полусогнутых ногах, готовясь к прыжку, но над ним прогремел голос Гленарвана:
— Отставить.
Никита выпрямился. Костя разжал кулаки и опустил руки. Окинув презрительным взглядом стоящих перед ним ребят, он отсалютовал скаут-мастеру и, бросив Эрне короткое: «Пока!», направился в сторону проспекта.
Среди берез раздались три коротких свистка и голос Андрея:
— «Чайки», ко мне!
— Идите! — приказал Глеб Степанович строгим голосом. Глаза его чуть прищурились, и он, задумчиво пощипывая бакенбарды, скрылся в дверях штаба.
Эрна постояла на крыльце, посмотрела, как строятся «чайки», загадочно улыбнулась и пошла к воротам, потряхивая кудрями.
Пока Андрей собирал и вел патруль в штаб, Никита почти успокоился. «Надо было ему сразу врезать. Ну ничего, еще будет время, — рассуждал он. — Плевать я на него хотел. Сопля буржуйская». Но недовольство собой не проходило.
Бойскауты уселись в кружок на разостланной палатке. Глеб Степанович уселся так же, как они, по-индейски поджав ноги. Он положил перед собой лист картона и, держа в руке кусок угля, торжественно объявил: