Валерий Страхов
Флаг Родины
Рисунки А. Кирпикова
Символ на причале
Возможно, за несколько лет плавания бывалым моряком стать не удалось, но мир повидал. Куба, Канада, Гана, Гвинея, Берег Слоновой Кости — вот неполный перечень стран, где пришлось побывать.
Мне, сибиряку, открылся иной, сложный и не всегда просто объяснимый мир… Может быть, желание поделиться впечатлениями и потянуло к перу, определило дальнейшую судьбу — стал профессиональным журналистом.
Сейчас много езжу по родному краю, встречаюсь с нашими людьми, уральскими, которых глубоко почитаю за трудолюбие, искренность и прямоту. И после таких встреч острее вижу и родное, и то, заокеанское…
Тропическое солнце поднимается в зенит, листья бамбука никнут, закручиваются трубками, и слышно, будто от удара мачете, лопаются перезревшие бананы. Грузчики-кубинцы ищут тень поближе к борту трюма, разморенно ложатся прямо на мешки с тростниковым сахаром. Отдыхают.
Но в каюте отдыхать лучше… За ее переборками круглосуточно молотят установки «Кондишен», нагнетая охлажденный, живительный воздух. После обеда, дожевав выданные на десерт ананасы, приятно лечь на диван, закрыть глаза и помянуть добром современную компрессорную технику за прохладный среди раскаленного железа уголок.
Но боцман не дает долго нежиться. Строг особенно к нам, практикантам: скоро, мол, сами станете штурманами, будете командовать людьми, так что испытайте на себе тяжесть рядового матросского труда.
Одеться в тропиках пара пустяков: прямо с дивана сунешь ноги в тапочки, надвинешь соломенное сомбреро — подарок кубинца — и бегом на палубу. Немало пройдет времени, прежде чем тело привыкнет к безжалостному солнцу, продубится океанским муссоном и станет принимать загар ровно, красиво. Пока же — сплошные рыжие пенки.
…И на этот раз пришлось, как часто бывает, сидеть за бортом на десятиметровой высоте, ощущая ненадежную зыбкость подвешенной доски, и однообразно скоблить и скоблить острой металлической скрябкой ржавые места под покраску. Пришел на развод старший помощник, по-английски — чифмейт, а на морском жаргоне почти всех торговых флотов земного шара просто — чиф. Он посмотрел на причал, раскрашенный картинками, словно на выставке изобразительных искусств, повернулся к боцману:
— Сколько раз мы бывали на Кубе, а памяти не оставили. Что, у нас нет художников?
— Были, Павел Сергеевич, да не художники, а мазилы. Вот Васильев разве… Васильев, я у тебя в каюте портрет Олега Попова видел. Сам рисовал?
— Сам.
— А на причале нарисовать сумеешь? — деловито вмешался в разговор старпом.
— Смогу, Павел Сергеевич, — поспешно ответил я, смекнув, что новая работа сулит полную творческую бесконтрольность и персональный плотик из плотно закупоренных железных бочек и деревянного настила — с него так приятно сигать в освежающую воду бухты.
— Что ж, выдайте, Титович, две новых кисти, белила, ультрамарин и прочее… Пусть потрудится во славу теплохода «Русское чудо», — распорядился чиф. — А остальных, как до обеда, на покраску кормы…
Когда сокурсники-практиканты, матросы команды, что-то пошутив на счет преимуществ высокого положения художника при судне, ушли на корму, я неожиданно почувствовал всю ответственность персонального заказа. Можно кое-где отложить, огрызнуться на боцмана, в конце концов, пролить случайно щи на камбузе, но нарисовать плохо нельзя! Картинки на причале — не просто плод развлекательных упражнений по рисованию, а символ дружбы двух народов, самобытная, красивая традиция, возникшая после первых заходов судов. Больше ни в одном порту Кубы нет разрисованных причалов, только в Сантъяго… Здесь началась революция, породнившая наши народы. В окрестных горах, на каменистых склонах Сьерры-Маэстры, среди колючих тропических зарослей с сотней повстанцев высадился бородатый Фидель…
Я привязал плотик к рыму причала, присел на корточки перед серой шершавой стеной бетона. Что же должно возникнуть на ней в результате моего творческого воображения? Рисовать свое судно с натуры, как на большинстве картинок, — не оригинально. А что если обыграть само название нашего теплохода? «Русское чудо» — в этом сочетании целый кладезь творческих моментов!
Сколь живучи бывают порой в человеке детские впечатления! Память услужливо предоставила мне, восемнадцатилетнему мореходу, только-только попавшему в первое плавание, образы из давно прочитанных сказок. Они — не символ ли чуда? Кисть мазнула по шершавой поверхности камня. Часа через два я изобразил основную фигуру своего замысла… бабу-ягу. На роскошной, видимо, только что вырубленной метле красноносая старуха барражировала над деревенской, скособоченной от навалившего на крышу снега избой. А верхом моего изобразительного мастерства были зубы ведьмы — пара страшных, саблевидных клыков, олицетворяющих, по моим расчетам, все мировое зло.