Два бородатых моряка с финского сухогруза с легким недоумением, сочетаемым с таким же легким безразличием, рассматривали появление моего «чуда» среди рисованных красавцев-теплоходов всех систем.
— Са-а-тана?! — догадался один моряк, недоуменно передернув плечами, заторопился едоль портовых складов…
— Са-а-тана, — передразнил я. — Что вы понимаете, скандинавы холодные!
Подошли греческие моряки. Этих-то нельзя было обвинить в северном хладнокровии. Сыны Эллады, пожалуй, слишком горячо воспринимали мое творение, они громко смеялись, указывали на взмывшую выше трубы бабу-ягу…
Подняв голову, я наткнулся взглядом на парусиновые ботинки негра, который стоял прямо передо мной на самом краешке причала. На его черном, как антрацит, плече проступал удивительно белый, располосованный безжалостным куском осколка рубец. Может быть, этот негр даже штурмовал с Фиделем казарму Монкада — главный оплот Батисты.
На Кубе русских часто называют комиссарами. Так обратился и негр.
— Руссо комиссаро, — позвал он.
— Да, синьор, — ответил я. На этом все мои неглубокие познания в испанском языке кончились, но то, что объяснял негр, было понятно без слов.
— Но гут, компаньеро. Но гут… — он показывал рукой на махину нашего теплохода с красным гербом на трубе, с одноместными, комфортабельными каютами для всего экипажа, с автоматической системой управления стрелами, люковыми закрытиями, а потом непонимающе переводил взгляд на примитивный способ колдовского передвижения — метлу…
И я понял ошибку замысла. О нашем государстве все нации судят по могуществу индустрии, по гагаринскому полету в космос, по высоким достижениям культуры. Россию же с лучинами, с беспросветной убогостью быта за границей уже не знают.
Когда негр ушел, я перечеркнул охрой бабу-ягу, бревенчатый домик и на этом месте нарисовал свой теплоход, а над ним в розовом ореоле огней, рвущихся из сопла, трехступенчатую космическую ракету, устремленную к звездам.
…Больше никто не удивлялся. Этот символ был понят всеми!
Финские ландыши
Суоми. Страна тысячи озер. Но, пожалуй, в одинаковой степени правомерно назвать ее страной тысячи островов. Почти три часа наш теплоход с финским лоцманом на борту осторожно пробирался в хитросплетениях Абовских шхер до порта Турку мимо залесенных скалистых клочков суши.
А вот, наконец, и Турку — третий по величине город Финляндии. Со стапелей верфи «Вярт силя» десять лет назад спустили на воду наш теплоход. Время берет свое, за десять лет чуть постарели не только рабочие, сотворившие «Русское чудо», но и наши моряки, принявшие от них теплоход, да и сам он поизносился в дальних странствиях по свету — ремонта требует.
Майские ночи здесь светлы и коротки. В два часа ночи восток уже бледнеет. Недалекий купол лютеранской церкви принимает четкие формы. Еще не видно круглого циферблата часов на башне, неразличим серый цвет ее камней, а крест на фоне заалевшего неба уже отпечатался, как на негативе.
В такую тихую утреннюю минуту из машинного отделения на свежий воздух вылез пожилой финн. Закурил, поглядел на брызнувшую по небу зарю, подошел к трапу. Протягивает руку:
— Тойвонен.
Тойвонену, наверно, очень хочется излить накопившиеся за немалую жизнь мысли.
— Сталин, Маннергейм. Бум-бум! — он машет руками, изображая взрывы, в показном ужасе хватается за голову. Так Тойвонен рассказывает русскому моряку о минувшей войне. Лопотание финна похоже на журчание быстрой воды среди камней.
— Сауа… Перкеле «бум-бум». Гуд русски.
Но и этого небогатого набора слов достаточно, чтобы понять: Тойвонен воевал лыжником, он проклинает войну…
Не один десяток лет существует советско-финский договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи. Это, так сказать, официальная сторона вопроса о мире, а когда видишь сам благожелательно протянутую руку истинного суомца, видишь и конкретно добро человеческих отношений.
В сказаниях Калевалы и в русских былинах об Илье Муромце есть много общего. Кузнец Ильмаринен, как и добрый молодец Илья, борется против зла, хочет утвердить на земле справедливость. И прекрасно, что у Ильмаринена теперь есть достойный продолжатель — весь финский народ.