— По-моему, неплохое местечко, — удовлетворенно сказал Палваныч, откидываясь на кровать.
Оживившийся рогатый осмелился подать голос:
— Более чем, товарищ прапорщик, более чем! Местечко замечательное, вы не могли выбрать лучше! Прекрасное, прекрасное…
— Молчать! — вяло рявкнул прапорщик, укладываясь на жесткое ложе. — Почему не сказал «разрешите обратиться»?! Ладно, все. Отбой.
Черт, попеняв себе за ошибку, клубком свернулся у порога и через минуту-другую мерно засопел.
А прапорщик Дубовых засыпал беспокойно, то проваливаясь в небытие, то выныривая, и все глядел в бревенчатый потолок. Потом все же погрузился в долгий тягучий сон, в котором он был великим королем, отцом единственной дочери. Когда девочка родилась, он собрал всех на огромную пьянку — «на обмыв ножек», — но не позвал какую-то там дальнюю родственницу по линии жены. Родственница оказалась колдуньей и сволочью, приперлась без приглашения. Много пила, вела себя развратно, рассказывала матерные анекдоты и плясала на столе. Под занавес вечеринки впала в истерику, обвиняла короля-прапорщика во всех тяжких: от скупости до сексуальных домогательств. Его величество Палваныч с супругой (ею почему-то оказалась кинозвезда Шарон Стоун) весь вечер терпели выходки незваной гостьи, но когда та стала орать: «Ну че, совратитель, как сына назовем?», король был вынужден попросить стражу «проводить госпожу с лестницы посредством пенделя».
Колдунья резко оборвала истерику. «Слушай сюда, монарх недорезанный, — молвила она нечеловеческим голосом. — Дочка твоя в семнадцать лет уколется канцелярской кнопкой, и все королевство погрузится в длинный кошмарный сон, в котором ты увидишь себя прапорщиком вооруженных сил геройской, но не очень толковой страны…» Много чего наговорила пьяная женщина, пока ее не спустили с парадной лестницы.
Потом сон Палваныча перескочил на семнадцать лет вперед. Дочка, как две капли воды похожая на Наташу Королеву, ныла, что хочет работать хотя бы в офисе, а он строго воспрещал. Они рассорились, и Дубовых запер капризную принцессу в тронном зале: «Посиди, подумай!»
Тут и случилось напророченное.
Придворный шут (вылитый Евгений Петросян) подложил кнопку на королевский трон, желая подшутить над нервничавшим из-за одного только упоминания о канцтоварах монархом. Вот запертая принцесса и села вместо отца…
В тот же миг веки короля Палваныча стали смыкаться, и проснулся он уже прапорщиком. Пробуждение было столь же тягостным, сколь и засыпание.
Будь Дубовых чуть умнее, он стал бы мучаться философским вопросом: прапорщик ли он, которому снился странный сон о короле, или король, которому пригрезилось, что он прапорщик.
К счастью, Палваныч больше волновался супружеством с Шарон Стоун. Такое не каждому выпадает.
Но через мгновение прапорщику стало не до Шарон Стоун. Он вдруг осознал, что лежит на мягком, хотя точно помнил себя засыпающим на досках. Палваныч приподнялся, вглядываясь в темноту. В окно заглядывала полная луна, освещая часть хижины. Только хижины ли? Постепенно проступили детали внутреннего убранства. Потолок мерцал мозаичными узорами, на стенах угадывались большие картины. Квадрат лунного света выхватывал из мрака кусок дорогого паркетного пола.
Свесив ноги с кровати, прапорщик сел, протирая глаза. Вдруг с тихим шорохом вспыхнули свечи. Они горели в настенных канделябрах и на столе, на камине, стоящем на месте печи, и неизвестно откуда взявшемся резном комоде.
Да, лачуги и след простыл. Палваныч был в доро-гущих покоях, какие видел разве что в Петергофе, когда еще школьником ездил туда на экскурсию.
— Что за черт! — невольно вырвалось у пораженного прапорщика.
— Это я, Аршкопф, — отозвался нечистый с батистового коврика возле двери.
— А? — словно очнулся Палваныч.
— Это я, Пове… товарищ прапорщик! Аршкопф..
Дубовых застонал.
— Ты… Ой-е!.. Что со мной, где я?!.
— Как же, товарищ прапорщик? — Черт вскочил на ноги и захлопал глазенками. — Вы сами привели смиренного раба в Шабашдорф… Сегодня же полнолуние!..
Объяснение ничего не прояснило.
— Докладывай подробнее, — приказал Палваныч, морщась от мысли о том, что требует отчета у галлюцинации.
— Шабашдорф, товарищ прапорщик, — это деревня-призрак, преображающаяся раз в месяц, дабы принять слет нечисти, в просторечье шабаш.
— Слет?
— Да, сбор местного темного ордена. Ведьмы прилетают на метлах, колдуны обращаются воронами…
— Отставить доклад. Уходим.
Прапорщик встал с кровати и стремительно пересек комнату. Бес посторонился. Приоткрыв дверь, Палваныч выглянул на улицу.
Ни зарослей травы, ни гнилых заборов, ни хлипких хижин. Мощенная булыжником площадь, заставленная каменными готическими склепами. Посредине — огромный костер, вокруг которого метались в жутком танце темные фигуры участников шабаша. Возле костра, на специальном возвышении, играл маленький, но громкий ансамблик. Музыка была изрядно гадкой и нестройной.
Над самой головой прапорщика пронеслась ведьма на метле. Палваныч захлопнул дверь, прислонился к ней спиной и съехал на пол.
— И когда на море качка, — фальшиво запел он, — и бушует ураган… Здравствуй, белая горячка… Я сейчас концы отдам…
Бес опасливо наблюдал за человеком.
— А эти… хижины… Они тут зачем? — спросил Палваныч у черта, вытирая со лба пот.
— Товарищ прапорщик, ну, посудите сами, зачем еще комната с камином, свечами и здоровенной кроватью? — робко проговорил Аршкопф.
— Ага, отдохнуть, значит…
Бес мелко подобострастно рассмеялся: Повелитель явно чудил на своем недостижимом черту уровне и сейчас, похоже, изволил шутить.
— Долго они будут шабашить? — продолжил выяснение диспозиции прапорщик.
— До рассвета.
— А отдыхать когда придут?
— Да вот… Сейчас жертву вам принесут и…
— Сюда?! Они знают, что я здесь?! — растерялся Палваныч и тут же мысленно возопил: «Боже мой, что я, где, и куда дальше?!»
Рогатый с готовностью ответил:
— Никак нет, товарищ прапорщик, они не знают. Они принесут жертву обычным способом.
Выяснять, какой способ считается обычным в этих широтах, Дубовых не стал. Ему непреодолимо захотелось снять трубку телефона, набрать цифры ноль и три, чтобы вверить себя строгим людям в белых халатах… Но не было, не было здесь телефона! Отсутствие этого блага цивилизации необъяснимым образом повлияло на Палваныча. Он ощутил себя безумно одиноким в своей персональной «белочке».
Странно, но вскоре появилась тяга действовать, причем напористо и дерзко.
Прапорщик резко встал, хватая спертый у ведьмы топор, и вышел на заколдованную площадь.
Шабаш был в самом разгаре. Идиотский ансамблик жарил что-то ужасающее, ведьмы, истошно визжа, извивались в эпилептической пляске, колдуны не отставали. Кружащая вокруг костра темная масса выглядела черной пародией на новогодний утренник.
— Ну, держитесь, Хейердалы, — безотчетно бормотал Палваныч. — Дедушка Мороз уже близко…
Сзади цокал копытами по булыжникам рогатый Аршкопф.
Бывают в жизни совпадения! Толпа принялась скандировать:
— Приди! Приди! Приди!
Дубовых слегка озадачило, что его мысли об утреннике наложились на вопли «шабашников». А черт удовлетворенно заулыбался. Вот оно, еще одно доказательство: да, это он — тот, которого зовут Повелителем Тьмы.
В костре что-то пыхнуло с громким утробным хлопком, и столб искр ринулся в начинающее светлеть небо. Ведьмы и колдуны выдохнули в едином порыве, простирая руки к пламени. Несносный ансамбль заткнулся.
Теперь раздавался лишь треск горящих дров.
— Отставить маскарад! — заревел подобно теплоходному гудку прапорщик.
Эхо разнесло его команду, отражая звук от каменной мостовой и леса, стеной обступившего бывшую полянку.
Растерянная толпа уставилась на Палваныча и черта. Пыхтящие участники шабаша опускали руки, непонимающе переглядывались.
Восторженный Аршкопф заорал почти в ультразвуковом диапазоне, оглушая прапорщика: