Терпимо.
Окружающее не сразу обрело резкость, словно парень смотрел на мир сквозь запотевшее стекло, медленно стирая с него влажную пелену.
Эльза оказалась красавицей. Она напоминала киноартистку, игравшую в давнем фильме незабываемую гостью из будущего — Алису Селезневу. Курносый, чуть вздернутый носик, огромные глаза, круглое личико с розовыми щечками… и с ямочками! Смотрела она серьезно и заботливо. Солдату показалось, что в ее взгляде сквозила тайная грусть.
Зеленое скромное платьице.
На вид — лет семнадцать.
Старушка, очевидно, приходилась Эльзе бабкой. Она была в строгом черном платье с розовым кружевом. На голове — чепец.
Кроме бабушки с внучкой Коля разглядел серый от копоти потолок, небольшое зашторенное окно, бревенчатую стену и древний обшарпанный комод.
— Долго я спал?
— Вечер, ночь и целый день, — ответила старушка. — Эльза, принеси господину еды.
— А знамя где? — спохватился Лавочкин.
— Тут знамя, тут, не волнуйтесь. И странная железная рогатулина, и дудка.
Коля догадался, что странная железная рогатулина — это автомат Калашникова. Стало спокойнее.
Эльза принесла чашку простокваши и тарелку крендельков. Солдат смог без помощи женщин сесть на постели и поесть.
Еда подействовала благотворно. Головная боль притупилась, Коля почувствовал прилив сил и некий намек на бодрость духа.
Захотелось встать, прогуляться. Но тут возникла заминка: если не считать бинтовой повязки на голове, Лавочкин оказался совершенно голым. Парень мгновенно покраснел, представляя, кто его раздевал.
Деликатная старушка сказала девушке, что надо выйти, и Коля оделся. Форма была постирана. Наверняка руками грустной Эльзы.
Выбравшись из дома, пошатываясь от головокружения, солдат попал под ласковый свет вечернего солнца. Старушка тронула парня за рукав:
— Пойдемте к старосте. Очень просил, очень…
Коля позволил отвести себя в избушку, на вид чуть крепче и богаче остальных.
Староста встретил его на пороге. Крепенький седоватый мужичок в клетчатой рубахе, холщовых штанах и в маленьком берете. Он напоминал Лавочкину классического бюргера: такого, как их изображают в фильмах о мирной германской жизни.
Скуластое лицо мужичка было преисполнено достоинства и почтения. Белые бакенбарды придавали оттенок благородства.
— От всего нашего селения, от всего Жмоттенхаузена спасибо вам, высокочтимый господин! Ваш вчерашний подвиг навсегда останется в наших благодарных сердцах. Смею ли я пригласить могучего витязя в свое скромное жилище?
— Конечно, — ответил, замешкавшись, высокочтимый господин Лавочкин.
Он изо всех сил боролся с робостью, стараясь придать голосу достоинство. Получалось фальшиво, с каким-то мальчишеским вызовом. Но, скорее всего, здесь эта интонация была в порядке вещей, потому что староста ничуть не поморщился, сохраняя на лице добродушную улыбку.
Между тем к домику сходились селяне.
Коля помахал им и вошел внутрь.
Жилище старосты было побогаче того, в котором очнулся солдат, но отнюдь не роскошным. Обстановка носила след уверенной зажиточности с легкими признаками скопидомства. В углу стояла прялка, за ней трудилась хозяйка дома. Увидев гостя, она бросила работу, засуетилась у стола.
— Прошу вас откушать эля, — церемонно предложил Коле староста.
К напитку были соленые крендельки и вяленое мясо. Накрыв на стол, жена старосты тихо удалилась во двор.
Трапезу сопровождала неторопливая беседа.
— Позвольте узнать ваше славное имя, юный господин, — почтительно обратился к гостю хозяин.
— Коля я, Николай в смысле, — представился солдат. — Рядовой N-ского полка ракетных войск вооруженных сил Российской Федерации.
— Счастлив знакомству с вами, уважаемый рыцарь Николас, чей блистательный титул непросвещенный ваш слуга ни поймет, ни выговорит! — произнес староста. — А меня, если соизволительно будет представиться, зовут Якобом.
— Дядь Яша, значит, — сократил дипломатическую дистанцию Лавочкин.
— О, вы оказываете мне великую честь, снисходя до задушевного обращения, — затрепетал староста. — Воистину храбрый герой славен еще и скромностью.
Коле подумалось: «Эх, если бы наши командиры так с нами обращались…»
— Дядь Яш, пожалуйста, будь другом, выражайся проще, — солдат доверительно улыбнулся, касаясь повязки на больной голове.
Староста помолчал, готовясь к какому-то непростому разговору.
— Ах, подвиг ваш нейдет из моей души, — начал он, отхлебнув из кружки и долив из кувшина сначала Коле, затем себе. — Признаться, все мои соседи с вдохновенной радостью приветствуют ваше деяние… Благодаря людям, подобным вашей светлости, в мире становится более спокойно. Знаете, эти великаны — настоящие чудовища. Тупые, грубые душегубы. Гигант, над которым вы вчера одержали верх, растоптал целую деревню!.. И король совсем нам не подсобляет… Только знай собирает налоги. Если бы не вы, мы бы погибли. Спасибо вам, и не останавливайте меня! Спасибо, спасибо, спасибо!..
Коля любил, когда его хвалят, но совсем не переносил лести. Чем больше возносил его староста, тем стыднее ему становилось. Воспользовавшись паузой, парень попробовал сменить тему:
— Что сделано, то сделано, любезнейший Якоб. На моем месте так поступил бы каждый. В мире еще много чудовищ, а значит, мне пора. Представьте себе, у нас — странствующих монстробоев — очень плотный график работы. Сегодня великан, завтра — дракон…
— Как?! — староста вскочил с места, опрокидывая стул. — Вы и о драконе знаете?!
Парень замолчал, слушая внутренний сигнал тревоги.
— Ка… какой дракон?.. — тихо спросил он.
— Ну, наш дракон… — немного растерянно ответил Якоб. — Свирепый. Трехголовый. Который каждый год прилетает за семнадцатилетней девственницей.
— А… зачем?
— Вам ли не знать? — всплеснул руками староста.
— Да-да, извините… — стушевался Коля, кляня себя за то, что не признался сразу в своем чудесном спасении от великана, а начал корчить из себя рыцаря.
— Значит, завтра на рассвете вы дадите ему бой, правда?..
Лавочкина посетила идея совместить приятное с полезным.
— А что будет, если у вас не окажется девственниц? — осторожно поинтересовался он.
— Поверьте, нам совершенно не приходило в голову проверять такой вариант ответа на драконьи требования. Особенно после его обещания спалить деревню, если мы ослушаемся.
— Конечно, не вариант, — поспешно закивал Коля. — Какие переговоры с террористами?
— Да, наша милая Эльза — не предмет для торга! — с энтузиазмом подхватил староста. — Я знал, что мы можем на вас рассчитывать! Ведь так?..
Якоб выжидающе смотрел на солдата.
— Да.
Голос рядового Лавочкина звучал обреченно.
«И сам погибну, и девчонку-красавицу погублю…»
Однако Якоб истолковал все по-своему, проникаясь к юному щуплому силачу еще большим уважением. Надо же, какая спокойная тихая решимость!
Допив эль, они вышли во двор. Вокруг стояла толпа: оказалось, селяне ждали итогов переговоров и не расходились. Когда Коля и Якоб появились на пороге, воцарилась напряженная тишина.
Староста степенно откашлялся.
— Жители Жмоттенхаузена! — крикнул он. — Николас, могучий победитель великанов, нас защитит! Завтра быть бою!
Толпа взорвалась радостными криками и аплодисментами. Коля неуклюже поклонился, чтобы спрятать глаза.
— А сейчас — праздник! — провозгласил Якоб.
В считанные минуты на площадь перед домом старосты снесли столы и скамьи. Гордый полковой стяг тоже не забыли, считая его личным штандартом доблестного рыцаря-самовольщика.
Наволокли эля, но с закуской было все же бедновато.
Удрученный Коля осмотрел голые столы: «Вот тебе и Жмоттенхаузен!» Вспомнил про флейту. Подозвал бойкого мальчонку лет семи:
— Знаешь, где я спал?
— Конечно!
— Принеси оттуда мою флейту. Постреленок сбегал.
— Великий рыцарь еще и музыкант? — умилился староста.