— А давай, ты просто улетишь? — предложил Коля, наглея с перепуга.
— Эй, бесплатному приложению никто слова не давал, — заявил дракон.
Лавочкин поднял брови.
— У вас тут что, сделка?!
— Разумеется, — снизошел до ответа ящер. — Я их защищаю. Они мне платят девчонками.
— От кого же ты их защищаешь?
— От других драконов, разумеется.
— Стройно у тебя все получается, рэкетир чешуйчатый, — тихо проговорил Коля, ободряюще пожимая руку прижавшейся к нему Эльзы. — А чем же плохи другие драконы?
— Слушай, мелюзга, — дракон пыхнул снопом искр. — Я тебе в порядке исключения объясню. А ты пойдешь и передашь мои слова людишкам, торчащим на том берегу… Ишь, вылупились… Так вот, мои соседи давно берут по две девки в год, а я с вами церемонюсь. Добрый потому что. А с вами, подлецами, надо жестко. Хочешь, будет жестко?
— Я хочу, чтобы никак не было, — твердо сказал солдат.
— Никак не будет на том свете, — плоско сострил ящер, запрокинул кабину-голову и засмеялся, выпуская фонтаны пламени.
— Где две башки обронил? — Коля попробовал подпортить дракону настроение.
— Не обронил, мелюзга, а потерял в бою. В неравном, между прочим. Но ничего, новые отрастут. Ай, напомнил вот, опять культяпки зачесались…
— У них это быстро, — шепнула парню в ухо Эльза. — Два месяца — и новая голова.
Коля лихорадочно соображал. По всем раскладам выходило, что ящер попросту «навел крышу» и брал дань с беззащитных селян. Если продолжить изъясняться современным языком, необходимо было предъявить свои права на крышуемых и выбить чешуйчатого из бизнеса. Даже стрелку забивать не нужно: фактически она уже началась. Как ведут себя бандиты в кино? Понты! Точно, главное — понты.
— Значит, так, упырь коричневый, — Лавочкин шагнул вперед. — Этих лохов пасу теперь я, а ты разворачивай свою старую задницу и порхай отсюда, пока на мясо и модные тапки не пустили. Если не вкурил, то поясню: твои предъяви здесь кончились, есть возможность не кончиться самому.
Дракон затряс головой. Потом выгнул шею, стараясь заглянуть за спину солдата.
— Что он сказал? — спросил ящер у Эльзы.
— Не знаю, — честно призналась девушка. — Язык вроде наш, да смысл не ловится.
— Во-во…
— Объясняю для тормозов, — терпеливо начал парень. — Ты тут жрал девок. Было тебе приятно и удобно. Взамен деревня ничего не имела. Теперь забирать у них дань буду я. А ты сейчас быстренько раскочегаришь свои крылышки и улетишь. И путь сюда забудешь. Вернешься — убью. Это тебе говорю я, Николас, могучий победитель великанов.
— Впервые о тебе слышу, — озадачился ящер.
— Вот и сделай так, чтобы мое имя не стало последним, что ты слышишь.
— Ха, а как излагает! — хохотнул ящер, сбросив транс, в который его ввела речь Лавочкина. — «Могучий!» Ну, разумеется, могучий! А чем докажешь?
— Давай плеваться, — предложил Коля.
— То есть?!
— Ну, ты до меня огнем доплюнешь? Дракон самодовольно улыбнулся:
— Разумеется.
— А если удвоить дистанцию?
— Доплюну, — после короткого раздумья сказал ящер.
Коля почувствовал его неуверенность.
— Вот давай и проверим. Если ты со ста шагов попадешь в меня, то я сгорю вместе со своими претензиями. А если в тебя попаду я, то ты, конечно, не погибнешь, — солдат поднял с земли маленький камушек. — Вот им я и плюну. Ну, чтобы тебя не убить.
Ящер рассмеялся, впрочем, экономя огонь:
— Мелюзга, думающая убить меня плевком со ста шагов! Уморил…
— Ты согласен с условиями состязаний? Доплюну — уберешься.
— Ладно, ладно, давай! — дракон нетерпеливо взмахнул массивным хвостом.
— Тогда отходи, мне-то некуда, — Коля кивнул в сторону реки.
Пожиратель девственниц заковылял на условленное расстояние.
Солдат шепнул девушке:
— Эльза, возьми знамя и спустись, пожалуйста, к воде. Вдруг этот старый крокодил действительно достанет досюда своей горелкой.
— Ах, мой рыцарь! — на глазах Эльзы выступили слезы. — Ты жертвуешь жизнью, спасая меня… Позволь мне остаться с тобой?..
Лавочкин обнял ее:
— Послушай. Я в любом случае останусь в живых. Упасть, откатиться, залечь ногами к взрыву, спрятать голову — рецепт простой, но работающий. А вот тебе действительно стоит поберечься. И оцени, на кой мне жертвовать жизнью, если ты останешься?!
Дракон между тем остановился.
— Эй! — крикнул он. — Начинаем?
— Прячься, — приказал Коля Эльзе.
Она порывисто обняла его и запечатлела на его губах жгучий от слез поцелуй.
«Эх, не хватает испанской гитары фоном!» — подумалось солдату.
Эльза покинула поле боя.
— Давай! — скомандовал солдат ящеру.
Монстр набрал в грудь несколько кубометров воздуха и что есть силы выплюнул его в направлении Коли. Факел получился потрясающим. Лавочкин с ужасом смотрел, как к нему несся огненный вихрь. Все «залечь-укрыться» забылись. Парня охватило оцепенение. Но расчет оказался верным: пламя иссякло, не долетев до Коли.
— Эх, не добил! — раздосадованно топнул дракон. — Ну, дерзай, мелюзга! Плюй!
Солдат медленно выставил левую ногу вперед, аккуратно поднял автомат для стрельбы из положения стоя, тщательно прицелился в драконью голову и спустил курок.
Раздался резкий хлопок «акашного» выстрела. Отдача была существенная — плечо заныло. Коля поглядел на ящера. Тот сидел на заднице, мотал головой, отчаянно хлопал крыльями и ревел.
— А-а-а! Сволочь! Ты мне в глаз попал! В глази-и-ик!
— Орем, значит, мозг не задет, — поставил диагноз Лавочкин и решительно зашагал к горе-спорщику: — Эй, чешуйчатый! Уговор дороже денег, вали отсюдова!..
Глава 4
Дубовых разбушевался, или Черт с ним!..
Прапорщик Дубовых был мужчиной хозяйственным. Кроме топора он позаимствовал у ведьмы немаленький моток веревки и кое-что по мелочи: кусок мыла (какая веревка без мыла?), костяной гребешок, кроличью лапку да россыпь красивых разноцветных камешков.
В лексиконе Палваныча не существовало глаголов «украсть», «слямзить», «стырить» и «своровать». Прапорщик оперировал одним красивым словом: «раздобыть».
Добытчик он был еще тот: добывал беспрерывно, добывал масштабно, добывал все, что перемещалось в пространстве. Но он не был этаким Плюшкиным, чахнущим над накопленным барахлом. Оно шло либо в хозяйство, либо на продажу, либо на взятки. Последнее понятие тоже отсутствовало в языке Дубовых. Он любил повторять, что взятка — это уголовная статья, а подарок — это от всего сердца.
Вверенное Палванычу полковое складское хозяйство содержалось образцово, недостач и пересортиц не случалось, все документы были в полном ажуре. Дома прапорщик проявлял еще большую аккуратность. Гараж, сарай и подвал забил до отказа, но не абы как, а с толком, с чувством, с математически точным расчетом. На каждую единицу хранения хозяин завел инвентарную карту (бланки Палвакыч раздобыл на службе), в ней значилось наименование хранимого, дата поступления, единицы измерения и количество.
Казалось бы, столь впечатляющие результаты должны достигаться адскими сверхусилиями и спартанской самодисциплиной. А прапорщик Дубовых добился совершенства всего лишь ритмичной и неторопливой работой. Да, он был дисциплинирован, но не роботоподобен. Да, он очень старался, но не надрывался. При всей своей ограниченности и слабом уме Палвакыч распланировал воровство и учет таким образом, что оставалось место для других хобби, главным из которых было круглогодичное пьянство.
С первых лет службы употребление алкоголя стало естественным фоном жизни прапорщика. Он пил, как мы, например, едим. Мы едим каждый день. Он пил так же.
Теперь, когда подвальные запасы спирта были недоступны Палванычу, он почувствовал невосполнимую утрату. Нельзя сказать, что прапорщик превратился в законченного алкоголика. Но и приятного в нынешнем нарушении питейного режима оказалось мало. Если давеча Дубовых отвлекла рубка дров, да еще тихонько журчали в крови новогодние возлияния, то теперешний поход по лесу давался прапорщику с трудом.