У землевладельца разболелась голова, и он начал массировать глаза сквозь зажмуренные веки, лихорадочно размышляя. Он верующий, сказал он себе. Слуга Божий, который вовсе не хотел родиться в такое бурное время. Он всегда старался жить по воле Господа, справляться с Испытаниями, посланными Богом, но за что же ему послали именно это испытание? Все, чего он хотел, – это выполнять Божью волю и когда-нибудь передать дарованную Им власть и поместье своему сыну, а потом его сыновьям.
Но теперь Бенджамин Мэйхью ему не позволит так поступить, и Мюллер это прекрасно понимал. Протектор просто не может не нарушить естественное течение событий, потому что традиции автономии землевладельцев противны отвратительной новой системе, которую он пытается строить вопреки заветам Господа. Его реформы были только краешком айсберга, а настоящая опасность виделась лишь проницательному лоцману. Чтобы они заработали, их необходимо ввести по всему Грейсону, и это потребует небывалого усиления власти Меча. Протектору придется все глубже и глубже вмешиваться в дела каждого поместья, наверняка очень вежливо, каждый раз оправдывая собственное самоуправство призывом к «равноправию», но неуклонно… Если только власть Меча не будет сломана в ближайшее время. А тут еще война с Хевеном. Лидеру военного времени надо повиноваться безусловно – и это еще одно мощное оружие в арсенале Мэйхью, а его можно отобрать, только добившись разрыва с Мантикорой. Но это выгорит лишь в том случае, если…
Он наконец опустил руки и посмотрел на Бёрдетта.
– Чего ты от меня хочешь, Уильям? – прямо спросил он. – Даже преподобный Хэнкс поддерживает Протектора, и – не важно, нравится это нам или нет, – наша планета воюет с самой могучей империей в этой части галактики. Если только мы не сможем сделать так, чтобы все это исчезло, – он взмахнул рукой, – мы просто дадим ему повод раздавить нас по законам военного времени.
– Но этот мир принадлежит Господу. – Тихий голос Бёрдетта дрожал от страсти, а его голубые глаза сияли. – Зачем нам бояться мирской империи, если нас ведет Господь?
Мюллер уставился на него, завороженный блеском в глазах, и что-то у него в душе дрогнуло. Он еще помнил, где он слышал эти слова раньше, помнил про фанатиков-Маккавеев и их масадских хозяев, но это уже было не так важно. Сердцем он стремился к простоте веры, к удобству мира, который он унаследовал от отца и хотел передать сыновьям. А горькая злоба на то, как Бенджамин Мэйхью и Хонор Харрингтон меняют и уродуют этот мир, подлила горючего в соблазн негромких, воспламеняющих слов Бёрдетта.
– Чего ты от меня хочешь? – повторил он уже тише.
Бёрдетт улыбнулся. Он протянул бокал Маршану, и бывший священник снова наполнил его. Потом землевладелец сел и заговорил спокойно и убедительно:
– Ничего, Сэмюэль. Пока ничего. Но подумай сам: Мэйхью перечеркнул столетие законодательного прецедента, чтобы захватить власть. Он наплевал на все устройство правительства, чтобы получить возможность переделать дарованный нам Богом образ жизни, – как мы можем сохранить верность такому Протектору?
Мюллер смотрел на него молча, и Бёрдетт оглянулся на Маршана, потом продолжил тем же убедительным тоном:
– Ему мы ничего не должны, Сэмюэль, а вот Господу – все. Он имеет право ожидать, что мы хотя бы попытаемся сохранить мир, который наши люди тысячу лет строили согласно Его законам. И хотя Мэйхью убедил людей последовать за ним во грех, где-то в глубине души они тоже это знают. Им только нужен вождь. Им нужно напоминание о том, чего Господь ждет от Своего народа… и что случается с теми, кто погряз во грехе.
– Что за напоминание? – полушепотом спросил Мюллер.
Бёрдетт просиял, и Мюллер ощутил нетерпение, предчувствие того, что где-то совсем рядом есть орудие, с помощью которого можно будет вернуть привычную и понятную жизнь.
Глава 14
Бот Хонор развернулся к планете, и она с мимолетной улыбкой откинулась на сиденье. Сегодня она была в гражданском и радовалась тому, что в кои-то веки избавилась от этого обезьяньего костюма. После целого года «окультуривания» и привыкания к новой одежде Хонор с радостью признала, что парадное платье грейсонской женщины куда удобнее, чем даже мантикорская униформа, не говоря уже о грейсонской. И никакого галстука!
Она усмехнулась, погладила Нимица. Кот выгнул спину, и Хонор почувствовала его радость. Нимицу нравились Бенджамин Мэйхью и его семья, а уж они его просто обожали. Они были обязаны ему – и Хонор, конечно, – своими жизнями, но Хонор благодарность смущала, а вот Нимиц ею бессовестно наслаждался. К его визитам всегда припасали сельдерей, а Рэйчел, Тереза и Джанет, старшие дети Мэйхью, считали его лучшей в мире мягкой игрушкой.
Личных охранников Протектора чуть кондрашка не хватила, когда маленькие дочери Бенджамина обнаружили, какой Нимиц гибкий и как он любит играть. Все гвардейцы прекрасно помнили видеосъемку дворцовых камер безопасности – те кадры, на которых Нимиц с потрясающей эффективностью раскроил горло убийце. Хонор, однако, не беспокоилась. Древесные коты были крепко скроены и могли вытерпеть любую проделку двухлетнего ребенка; кроме того, они любили простенькие детские эмоции. Глядя на то, как девочки Мэйхью с визгом возятся с Нимицем, Хонор вспоминала собственное детство – отличие было только в том, что у Хонор с котом возникла мысленная связь. Она уже привыкла к тому, что в присутствии девочек Нимиц ее покидал.
Сегодня, конечно, обстановка будет мрачнее, чем во время других ее визитов, подумала Хонор уже серьезно. Больше месяца она не покидала корабль, но за событиями на планете продолжала следить, а Грег Пакстон помогал ей делать выводы. Хонор многому научилась от офицера разведки – у него был редкий талант абстрагироваться от воспитания и устоявшейся культурной и моральной базы, с которой люди всегда смотрят на вещи в любом обществе. Он подходил к окружающему миру как ученый, стараясь не только видеть, но и понимать. В какой-то мере его аналитический подход делал его для обычных людей чужаком сродни Хонор.
Как и ее саму, Пакстона очень беспокоил упорный отказ землевладельца Бёрдетта смириться с решением Ризницы по поводу Эдмона Маршана. Больше того, Грег заметил и другие тревожные признаки, которые сама Хонор пропустила бы. Например, количество демонстрантов, привозимых в поместье Харрингтон, выросло, несмотря на отсутствие хозяйки. Она знала это из докладов полковника Хилла, но она и не подозревала, как дорого это стоит. Организация «протестов» становилась все лучше, пропаганда все умнее, а растущее количество демонстрантов показывало, что их скрытые покровители вкладывают все больше денег.
Последний момент был самым тревожным, поскольку показывал наличие мощной структуры поддержки, умеющей маскироваться. Пока что даже полковнику Хиллу удалось найти только парочку финансистов, связанных с демонстрантами, и они, похоже, были просто посредниками.
Но установить организатора демонстраций было не так уж важно – по сравнению с их воздействием. В самом Харрингтоне они успеха не имели. Подданные Хонор проявляли чем дальше, тем меньше терпения, но гнев харрингтонцев только повышал интерес к протестантам в других поместьях. Демонстрантов постоянно показывали в новостях. Гвардейцам и городской полиции поместья Харрингтон приходилось охранять их от гнева населения, и это только придавало их протестам веса в глазах людей, не желающих доверять женщине-землевладельцу.
Протесты были постоянным раздражителем, но сами по себе они не особо влияли на людей, за исключением тех, кто заранее был готов принять их точку зрения. К несчастью, Пакстон отметил другую, куда более тревожную тенденцию: обозначилась горстка землевладельцев, которые потихоньку, очень осторожно начали поддерживать демонстрантов.