Поясом из львиной кожи с золотыми бляшками.
Что накинула прекрасная дева на свои прекрасные плечи?
Длинный кейрле[3] из алого сукна, отороченный кипрским золотым шитьем, и плащ этот покрыл ее всю целиком, ибо это был очень широкий плащ.
Что надела прекрасная дева на свою гордую голову?
Прекрасный венец из золотых пластинок, из-под которого спускались до пят ее белокурые косы.
Что взяла прекрасная дева в свою прелестную ручку?
Священный добрый меч, привезенный из крестового похода.
В таком уборе пошла она в конюшню и надела на своего лихого скакуна Шиммеля парадное седло — дивное кожаное седло, разрисованное пестрыми красками, тонко отделанное золотом.
И пустились они в путь вдвоем, и снег падал на них густыми хлопьями.
О том, как сир Руль и дама Гонда расспрашивали Молчальника, и что он им отвечал.
Не прошло и часу, как Махтельт поехала к Галевину, когда дама Гонда спросила сира Руля:
— Сударь, вы знаете, где наша дочь?
Сир Руль сказал, что не знает и, обратившись к Молчальнику, спросил:
— Сын, ты не знаешь, где твоя сестра?
Молчальник спокойно ответил:
— Махтельт смелая девушка, и бог ведет верным путем тех, кого он ведет.
— Сударь, не трудитесь его расспрашивать, он уже и так утомил свой язык, — сказала Гонда.
Но сир Руль еще раз спросил Тоона:
— Сын, ты не знаешь, где твоя сестра?
— Махтельт прекрасная девушка, — отвечал Тоон, — и несет свой венец, высоко подняв голову.
— Ах, щемит мое сердце от страха! — воскликнула мать. — Где она? — И пошла искать дочь по всему замку.
Но, вернувшись, сказала сиру Рулю:
— Горе нам, Махтельт нигде нет, она нарушила наш запрет, поехала к Галевину.
— Быть этого не может, жена! — возразил сир Руль. — Дети в нашем краю испокон веку были покорны родителям.
— Тоон, где же она? — спросила мать. — Тоон, неужто не знаешь?
— Злонравный страшится прекрасной девы, — отвечал Молчальник, — и бог ведет по верному пути тех, кого он ведет.
— Руль, — воскликнула мать, — он знает, где наша Махтельт!
— Сын, отвечай! — приказал сир Руль. Молчальник сказал:
— Меч, привезенный из крестового похода, упал со стены к ногам девы. Всего достигнет тот, кого ведет бог.
— Тоон, — вскричала мать, — где Махтельт?
— Дева скачет без страха навстречу вооруженному мужу: бог ведет по верному пути тех, кого он ведет.
— О, — простонала мать, — наша Махтельт погибнет. Она уже бездыханна! Иисусе сладчайший! Меч, привезенный из крестового похода, бессилен против Сиверта Галевина!
Молчальник сказал:
— Самонадеянный мнит себя непобедимым, но когда зверь не чует опасности, охотнику легче убить его.
— Жестокий, — плача, сказала мать, — как ты посмел отпустить пичужку к ястребу, невинную деву к губителю дев?
— Та, кого перестанут ждать, вернется обратно: бог ведет верным путем тех, кого он ведет.
— Поняли, сударь, — сказала дама Гонда сиру Рулю, — Махтельт пошла на Галевина, и этот злодей дал ей на то позволение.
Руль подошел к Тоону:
— Сын, — сказал он, — Махтельт была наша единственная радость, и ты употребил во зло свою власть, позволив ей туда поехать. Если она не вернется сегодня вечером, я прокляну тебя и выгоню из замка. И да услышит меня господь и отнимет у тебя хлеб и соль на этом свете и место в раю — на том.
— Бог направит ее меч, — сказал Молчальник, — да постигнет кара того, кто сотворил зло.
Тут Гонда стала плакать, кричать и стонать. Руль велел ей умолкнуть и отправил к Галевину вооруженный отряд своих ратников.
Но они возвратились, не найдя Махтельт, ибо не посмели вступить во владения Галевина из страха перед его колдовскими чарами.
О том, как Махтельт скакала верхом на коне.
Распевая песню и трубя в рог, скачет на коне благородная девица Махтельт. Она хороша как ангел, и лицо ее свежее розы.
И она несет свой венец, высоко подняв голову.
И ее прелестная ручка крепко сжимает под плащом славный меч Руланда Льва.
Широко раскрыты ее глаза и уверенно ищут они в лесу сира Галевина.
Она внимает чутким ухом, не раздастся ли где стук копыт его скакуна.
Но в глубоком безмолвии она слышит лишь тихий шелест снежных хлопьев, падающих легко, как пушинки.
И она видит лишь белый от снега воздух, белую длинную дорогу и белые деревья с облетевшей листвой.
Но отчего так ярко светятся ее золотисто-карие глаза? Оттого, что в них светится прекрасное мужество.
Отчего так высоко несет она голову в золотом венце? Оттого, что она чувствует великую силу в сердце.
Что же теснит ей дыхание в груди?
Горькие мысли об Анне-Ми, о поражении Молчальника и о страшных злодеяниях сира Галевина.
И она то и дело озирается кругом, не виден ли он вдали, не слышен ли стук копыт его скакуна.
Но она видит лишь белый от снега воздух, белую длинную дорогу и белые деревья с облетевшей листвой.
Но в глубоком безмолвии она слышит лишь тихий шелест снежных хлопьев, падающих легко, как пушинки.
И Махтельт запела.
Потом сказала:
— Мы с тобою вдвоем идем на льва, добрый мой Шиммель! Видишь, как он подстерегает в своем логове прохожих и пожирает бедных девушек?
И Шиммель, услышав ее слова, радостно заржал.
— Шиммель, — сказала Махтельт, — я вижу, ты рад, что идешь мстить за Анну-Ми и несешь наш заветный меч.
И Шиммель снова заржал.
И Махтельт искала в лесу Галевина. Она глядела, не покажется ли он, прислушивалась, не донесется ли стук копыт его скакуна.
Но она видела лишь белый от снега воздух, белую длинную дорогу и белые деревья с облетевшей листвой.
И в глубоком безмолвии она слышала лишь тихий шелест снежных хлопьев, падающих легко, как пушинки.
И Махтельт затрубила в рог.
О вороне, воробье, собаке, лошади и семикратном эхо.
Посреди леса Махтельт увидела сквозь густой снег, что навстречу ей едет Галевин.
Злонравный на этот раз был в нарядном камзоле из сукна цвета морской волны, с вышитым на нем разными цветами мерзким гербом. Великолепный пояс, отделанный золотыми пластинками, опоясывал его стан. На поясе висел золотой серп, а на камзол был накинут прекрасный оперст-клеед[4] из сукна цвета спелой пшеницы.
Верхом на рыжем коне Галевин приближался к Махтельт, и она увидела, что рыцарь красив.
Впереди него с громким лаем бежал пес, похожий на волка. Завидев Шиммеля, он бросился к нему и укусил его. Но Шиммель сильным ударом копыта отбросил его, и пес заплясал поневоле, жалостно подпевая себе и оплакивая свою побитую лапу.
— Ах, славный мой Шиммель, — подумала благородная девица, — да поможет мне бог расправиться с господином не хуже, чем ты с его псом.
И Злонравный подъехал к ней.
— Здравствуй, — сказал он, — прекрасная дева с золотисто-карими глазами!
— Здравствуй, Сиверт Галевин Непобедимый! — сказала она.
И Злонравный спросил:
— Что привело тебя в Мои владения?
— Мое сердце, — отвечала она, — оно тянулось к тебе. Я хотела тебя видеть и рада, что, встретившись с тобой лицом к лицу, могу рассмотреть тебя.
— Так поступали, будут и впредь поступать все девицы, — сказал он, — даже самые красивые, — такие, как ты.
Пока они так говорили, раненый пес, хромая, подбежал к рыжему коню и вцепился зубами в оперст-клеед Злонравного, словно хотел стащить своего господина на землю.
Потом уселся в снег на краю дороги и, подняв морду, тоскливо завыл.
— Слышишь, — сказал Галевин, — мой пес воет, предвещая чью-то смерть. Ты не боишься, девочка?