Выбрать главу

Как раз перед тем, как двигатель винтажного «найтхоука» ожил, и она укатила во тьму, Гвин расслышала, как Кирби произнесла «Ох ты черт!» И тихонько сама себе рассмеялась.

Рэдклифф "Похищенные мгновения"

Я пришла на тридцать пять минут раньше. На тридцать пять минут – чтобы провести их, сидя на кровати, оставаясь полностью одетой, держа руки на бедрах – и глядя на дверь. Существовал, по меньшей мере, миллион причин, по которым она могла не прийти. Что-нибудь совсем простое, вроде изменившегося в последнюю минуту графика дежурств – и я напрасно прожду ее несколько часов.

В гражданской одежде я чувствовала себя неловко. Не то, чтобы я никогда ее не носила, но я никогда не чувствовала себя до конца собой, если на мне не было формы.

Даже та часть меня, которая, как все говорили, не принадлежала армии – часть, спрятанная в самой глубине души – даже она чувствовала себя, как дома, в одежде цвета хаки или в голубом. Другая половинка моего сердца тоже носит униформу, за исключением тех нескольких часов раз в две-три недели, когда мы обе в увольнении в одно и то же время и можем рискнуть, надеясь, что никто нас не заметит. Тогда мы скрываем символы нашей гордости и нашего долга, но только лишь затем, чтобы проявить нашу любовь. И хотя этого недостаточно, чтобы защитить нас, на этот риск мы идем осознанно.

В самый первый раз, когда я увидела ее на плацу, она была при полном параде – плечи назад, голова высоко поднята, короткие, густые, выгоревшие на солнце волосы едва умещаются под фуражкой. Один взгляд – и я поняла. Я поняла что она, с ее дерзкой усмешкой и пристальными темными глазами станет частью моего будущего. Я не знала, когда это будет и как. Я просто знала, что так будет. А потом я стала ждать. Она видела, как я смотрю на нее, а я видела, как она смотрит на меня. Мы переглядывались в столовой; вспышка узнавания озаряла ее лицо, когда я входила в комнату; наши улыбки длились чуть дольше, чем следовало бы, когда мы проходили друг мимо друга в коридоре. Ожидание и взгляды, агония и экстаз.

Наступил момент, когда я больше уже не могла отвлечь себя работой, мои мысли заполонила она. Я воображала себе, как она двигается – так легко, грациозно и самоуверенно, я представляла себе, как она смеется – удивительно свободно и радостно, я вспоминала, как она оборачивается и замирает, не сводя с меня глаз, на доли секунды, которые, кажется, длятся вечность. Я думала о том, как ее кожа будет ощущаться на кончиках моих пальцев, на моих губах, на моем языке. Я думала о ее запахе – свежем и чистом, как утренний дождь, а потом, после того, как мы займемся любовью – густом, теплом и насыщенном, как летний вечер на закате дня.

Я думала о ней. Я думала о ней. До тех пор, пока уже не могла отличить мечту от яви.

– У тебя такие печальные глаза, – сказала она однажды утром, когда мы стояли чуть в стороне от остальных в ожидании брифинга. – О чем ты думаешь?

– О тебе, – слова вырвались сами собой, и я не могла взять их назад.

– И ты поэтому такая печальная?

Ее голос был настолько нежным, что мне захотелось расплакаться. Вместо этого я улыбнулась и покачала головой.

– Нет. Поэтому я такая счастливая.

– Тогда что же я только что видела в твоих глазах?

У нас была всего минута времени. Минута, прежде чем возникшая между нами связь, истинная и верная, будет разрушена. Я чувствовала, как что-то неимоверно драгоценное ускользает от меня, и я сказала правду.

– Желание. Это было желание. Так я хотела тебя.

Ее темно-карие глаза потемнели еще сильнее, но я больше ничего не могла прочесть в их глубинах. Ее губы приоткрылись, и тихий вздох заплясал между нами.

– Ты не должна.

– Я ничего не могу поделать. Извини.

– Я не хочу, чтобы ты извинялась.

Она не пошевелилась, но до сих пор я помню сладостное ощущение ее пальцев, прикасающихся к моей щеке.

– Я хочу, чтобы ты мне сказала, чего ты хочешь.

– А ты не знаешь?

Ее глаза вспыхнули и озарились радостью.

– Знаю. Но хочу услышать, как ты скажешь.

– Когда?

– Скоро.

«Скоро» наступило только через несколько недель. Недель, наполненных взглядами, которые, как я понимаю теперь, выдали бы нас с головой, если бы кто-нибудь их случайно заметил. Жажда заполонила пространство между нами. Я ложилась спать, вожделея ее прикосновений, и ворочалась все долгие душные ночные часы на простынях, мокрых от моего пота, от безответной страсти и отчаянных, бесплодных попыток получить облегчение. Тени под ее глазами соответствовали щемящей пустоте в моей груди, пока, наконец, мы не поступили единственно возможным образом.

– В пятницу вечером, – прошептала она и протянула мне стопку заявок. Вместе с файлами она вжала в мою ладонь металлический предмет.- «Уолтон». В десять.

– Ты уверена?

У меня внезапно засосало под ложечкой, пока я прятала ключ в карман. Что, если… что, если я разочарую ее после того, как она рискнула всем?

– Я с ума по тебе схожу.

От этого едва различимого шепота я едва не рухнула на колени.

– Да. Да. Я приду.

Ожидание. Я помню, как я ждала ее в ту ночь. Я обошла квартал вокруг отеля раз пять, прежде чем набралась храбрости, чтобы войти. Мне показалось, что холл растянулся на добрую сотню миль. Я была единственной живой душой там, если не считать портье, чей знающий взгляд сопровождал меня до самого лифта. Когда я оказалась в номере, я больше не знала, что мне с собой делать. Я слишком нервничала, чтобы сидеть; ходить на подкашивающихся ногах я тоже не могла. От звука ключа, поворачивающегося в дверном замке, мое сердце замерло.

А потом она оказалась со мной в комнате, и все сомнения исчезли. Она улыбнулась, я тоже. Я встретила ее на полпути и коснулась руками ее лица, а ее руки охватили меня за плечи. Я поцеловала ее, она ответила. А потом мы долго стояли, держали друг друга в руках, в объятиях, да так крепко, что даже пошевелиться не могли. Я прислушивалась к ее дыханию, чувствовала, как бьется ее сердце у моей груди, вдыхала запах ее шампуня – пыталась запечатлеть в памяти каждое ощущение, которым была она. И я знала, что мне нужно, чтобы эти воспоминания длились, продолжались, жили. По возможности вечно.

– Ты здесь, – прошептала она.

– Да.

Как и во все ночи, когда я не могу уснуть, жаждая ее прикосновений, я закрываю глаза и представляю ее лицо, и как оно становится безумным и яростным от удовольствия. Я делаю вдох и чувствую запах ее волос. Я провожу большими пальцами по кончикам остальных и чувствую шелковистую гладкость ее кожи. Погруженная в нее, я жду.

Металлический скрежет возвращает меня назад, и я оглядываю чужую, но знакомую комнату. Я задерживаю дыхание, я всегда так делаю, пока тяжелая деревянная дверь не распахивается, и она оказывается здесь, внутри, со мной, в безопасности.

– Ты здесь, – нежно говорит она. Она всегда так делает.

– Да.

Сегодня она расстегивает блузку, пока идет ко мне. Когда она оказывается передо мной, она обнажена до пояса.

Она охватывает пальцами мой затылок и притягивает меня к себе, прижимая мое лицо к своему животу. Я провожу языком по ее коже и обнимаю ее за бедра. Она проводит ладонями по моим волосам и гладит меня по плечам и шее, пока я ласкаю ее губами.

Наконец я запрокидываю голову и жадно оглядываю ее тело. Ее грудь быстро вздымается и опадает не в такт пульсу, бьющемуся на изгибе ее шеи. Розовые соски уже напряглись и затвердели от возбуждения. Зрачки превратились в сплошные черные круги под отяжелевшими веками.

Она смотрит на меня, я смотрю на нее, как смотрела много долгих одиноких месяцев; я расстегиваю пуговицу на ее поясе и тяну вниз молнию. Ее пальцы впиваются в мышцы моей шеи, как раз между шеей и плечом, ее бедра вздрагивают. Кончиками пальцев я подцепляю кромку ее трусиков и спускаю их вниз вместе с ее брюками. Обнаженная, она теперь стоит между моих расставленных ног и слегка покачивается. Я смотрю ей в глаза и без слов легонько провожу обеими ладонями по внутренней поверхности ее бедер, чтобы охватить ее лоно, увенчанное темным оттенком золотого, чуть темнее, чем выгоревшие на солнце пряди ее волос.