— Этот фрагмент болтался на спинке кровати, товарищ полицмейстер! — громко ответил городовой и, развернувшись, вновь зашагал к своему месту.
Чудновский внимательно осмотрел бумажный лоскут и поднес к носу. Он сильно вдохнул его запах, словно это была душистая роза из царского сада. Я долго не мог понять, для чего полицмейстер это делает, но в этот момент он неожиданно протянул его мне и попросил сделать то же самое. Я замялся, робко посмотрел на женщину, наблюдавшую за всем этим с нескрываемым интересом, и повиновался просьбе Алексея Николаевича. В нос ударил резкий запах общественного туалета и меня стошнило.
— И я о том же, Какушкин, — интригующе произнес полицмейстер. — Тут дело принимает совсем другой оборот.
Сквозь рвотные порывы я не мог понять, к чему ведет Алексей Николаевич.
— Запах, Какушкин, запах! — продолжал Алексей Николаевич. — Те пакеты тоже источали туалетное амбре. А если мы возьмем во внимание, что каждая из жертв маньяка умерла случайно, без признаков борьбы или насилия, то можно сделать вывод, что преступнику нужны были не они, а то, что в них…
— Вы это к чему ведете, господин полицмейстер? — вытирая рот, недоуменно спросил я.
— Ему нужен был их флатус, Какушкин!
Флатус, значит… Чудновский хоть и обладал детским интеллектом, но, чтобы рассуждать в таких категориях, было необходимо отбросить все рациональное и отказаться от привилегии человека, которой нас наградила природа. Привилегией мыслить. Версия с коммунистами казалась мне реалистичней. В ней хотя бы имелось зерно адекватности, какая-то твердая почва из аргументов, а не надуманные факты. В какой реальности можно предположить, что человеку, хоть и преступнику, понадобится воровать кишечные газы своих жертв? Впервые с начала совместной работы с Чудновским у меня появилось желание дать ему пощечину.
— Возмутительно, Алексей Николаевич, — ответил я. — Вы издеваетесь над жертвами ужасных преступлений! Вы это понимаете?
Чудновский невозмутимо смотрел на меня, накручивая кончик своего уса. Мне хотелось думать, что он меня слушал, а не летал в своих размышлениях.
— Ну Вы-то что молчите, Зинаида?! — обратился я к женщине. — Разве вас это не оскорбляет?!
Потерпевшая робко посмотрела на меня, а потом на Чудновского. Ее взгляд выражал уважение, которым она прониклась к полицмейстеру после того, как тот выдвинул свою версию. Алексей Николаевич, не разворачивая торс, одобрительно посмотрел на женщину. Неужели она в это поверила? Это все было похоже на третьесортный спектакль, которые дают шуты в цирке. Я все ждал, когда Чудновский засмеется или скажет, что просто пошутил. Но он был серьезен.
Я почувствовал легкий жар и понял, что начинаю краснеть. Не контролируя себя, я сжал кулаки и хотел было кинуть в Алексея Николаевича журнал, корешок которого промялся под давлением моих пальцев, но совершенно неожиданно на улице раздался дикий мужской крик. Накал страстей между мной и Чудновским, — хотя я сомневаюсь, что тот вообще осознавал, что между нами повисло напряжение, — резко спал. Мы выбежали на улицу. Возле повозки патрульного экипажа, который привез нас на место преступления, лежал полицейский кучер. Он лежал со спущенными штанами и громко плакал. Чудновский тут же побежал поднимать его с земли, но, словно пес, почуявший запах дичи, остановился на месте в двух шагах от пострадавшего. Меня возмутило его безразличие к кучеру, и я подобежал к повозке, чтобы помочь бедолаге встать. Взяв его под руки, резкий запах флатуса с легкой примесью вареного чеснока, окутавший кучера, ударил мне в нос. И я понял, почему остановился Чудновский. Поставив кучера на ноги, я подошел к полицмейстеру. Он с острым прищуром смотрел на крышу соседнего здания, которую едва касался свет фонарного столба. Глаза Чудновского не бегали. Он, словно хищник, впивался взором в свою жертву. Поначалу я видел на крыше лишь едва различимый силуэт флюгеля и решил, что Алексей Николаевич спутал его с фигурой преступника. Но вдруг на освещенный участок крыши вышел человек в черном пальто. В руках он держал раздувшийся бумажный пакет.
— Коммунист? — растерянно спросил я у Чудновского.
Алексей Николаевич равнодушно молчал. Создавалось впечатление, будто они с преступником соревновались в игре “Гляделки”. Вдруг Чудновский быстро заморгал, и в ту же секунду преступник растворился во мраке.
— Кто это был, господин полицмейстер? — тихо спросил я.
— Мой заклятый враг, — зловеще ответил мне Чудновский, — Тихон Телорез.
Глава 2
На заре мы отправились в полицейский участок. По пути Чудновский не проронил ни слова. Мирно покачиваясь в повозке, он задумчиво накручивал кончики своих усов. Изредка поглядывая на него, я вновь задумался о том, почему Чудновский до сих пор работает в полицейских органах. В последние несколько дней эти мысли стали посещать меня чаще обычного. По моему мнению, Чудновский был не на своем месте. Полностью некомпетентный, не учившийся в полицейской школе, но как-то доросший до звания полицмейстера. Мною было предпринято больше десяти попыток получить его личное дело, но все тщетно. В архиве я слышал одну отговорку: “Служебные документы Алексея Николаевича хранятся у губернатора”. Подозреваю, что Чудновскому докладывали о моем любопытстве, но он до сих пор ничего не предпринял, чтобы меня приструнить.