Мне даже показалось, что Вечный Город вот-вот вновь вздохнёт благодатным духом, стоит лишь расколоть и сбросить ту окостенелую скорлупу бездушного пафоса и ханжеского снобизма, которой Рим покрылся за время поражения его проказой нового язычества в период, названный искусствоведами эпохой Возрождения и метко переименованный русским профессором богословия в «эпоху вырождения», но…
Кажется, я излишне размечтался! Созерцаемые нами в Риме процессы — как, впрочем, и не только в Риме, и не только в Италии, — к сожалению, не давали оснований для таких романтических надежд. Увы!
И всё-таки Рим…
***
— Сеньор Маурицио! — обратился я со всем возможным достоинством и благородной почтительностью к нашему, весьма высокому для итальянца, седовласому шофёру такси с осанкой генерала и взглядом Наполеона Бонапарта с портрета кисти Франсуа Жерара. — Сеньор Маурицио, почему на таком месте, как это (я сделал величавый жест рукой, указывая на небольшую мощёную площадку перед памятником Гарибальди на площади его же имени, на которой две неопределяемого возраста тётки в котелках «а ля Чарли Чаплин» и в коротких юбках отплясывали какую-то бродвейскую чечётку под соответствующую музычку из стоящего на брусчатке магнитофона), — почему эти дамы танцуют здесь что-то пошлое американское, а не народное итальянское, фарандолу, например?
Нужно сказать, что нижеследующий диалог с сеньором Маурицио дан для лёгкости восприятия сразу в русском переводе с моего плохого итальянского, хорошего итальянского сеньора Маурицио, неплохого моего английского, похуже английского сеньора Маурицио плюс молчания на русском и на всех остальных языках Флавиана.
— Видите ли, сеньор Алессио (это я!), к сожалению, Америка со своим Микки Маусом и кока-колой, — сеньор Маурицио брезгливо поморщился, — очень агрессивно лезет к нам в Европу, пытаясь навязать европейцам свою культуру и понимание жизни!
— Но сеньор Маурицио! — я постарался придать своему голосу максимум вальяжного изумления, — что может дать Америка со своей двухсотлетней новодельной (я так и сказал — «new-made»!) коммерческой культурой Европе, тем более Италии! — тут я возвысил голос и сделал жест, призванный выражать крайнее недоумение. — Италии, которая является колыбелью и центром всей европейской цивилизации! Италии, которая одарила весь мир шедеврами живописи, скульптуры, архитектуры, музыки и дизайна! Своим «римским правом», наконец!
Тёмно-карие глаза сеньора Маурицио увлажнились в уголках — очевидно, такого итальянолюбивого пассажира он давно не возил.
— О да! Сеньор Алессио! — в его голосе прозвучала трагическая нотка. — Вам, русским, повезло, у вас есть Путин! Великий политик и национально-ориентированный лидер страны! А у нас… У нас такого Путина нет!
— Но ведь Европа добровольно объединилась в Евросоюз, в том числе и для защиты европейских культурных ценностей! — вновь возвысил я свой недоуменный глас. — Разве она не может совместно совладать с агрессивной экспансией на свою территорию микки-маусов и кока-колы с попкорном?
— Европа добровольно объединилась? — болезненно поморщился сеньор Маурицио. — Это масоны европейцев как баранов обманом загнали в общее стойло, названное Евросоюзом, и «пастухами» поставили жуликов и гомосексуалистов!
— Масоны? — изобразил я недоумение.
— Конечно, масоны! — утвердительно махнул рукой наш шофёр. — Они в Европе и во всём мире уже сколько веков мутят воду!
— А разве масонство — это не просто фольклорный клуб, объединяющий любителей древней мистики и театрализованных ритуалов, этаких «городских чудаков»? — продолжал «удивляться» я.
— Фольклорный клуб? — красивые чёрные итальянские глаза сеньора Маурицио округлились, словно перед ним оказался пришелец с Альфы Центавра. — «Пропаганда Дуэ» тоже фольклорный клуб? А убийство Альдо Моро, Микеле Синдоны, Роберто Кальви, Пекорелли, следователей, судей, журналистов, свидетелей обвинения по делу ложи — это всё тоже развлечения «чудаков» из этого клуба?
А купленные политики, генералы и депутаты, финансовые махинации, «красные бригады», дрессированные средства массовой информации, связи с мафией и ЦРУ — тоже невинный «фольклор»?