Я понял Людвига Борхардта, немецкого археолога, нашедшего это изображение в 1912 году в Тел-эль-Амарне и написавшего об этой находке: «Описывать бесполезно. Надо видеть»!
Красота этой женщины была поразительной — с точки зрения эстетики, тем более современной, в её изображении много к чему можно было бы придраться — к ушам, носу, посадке головы. Немало женщин есть и было, каждая из вышеупомянутых частей лица которых были бы намного изящней, гармоничней, попросту говоря «красивей».
Но весь её облик, несущий в себе образ чего-то инопланетного, надчеловеческого, не взирая на какие-либо несовершенства частностей, в целом являл собой само воплощение понятия — Красота, Женская Красота!
В неё можно было влюбиться, быть может, даже и не безответно, ведь была же она любимой и, скорее всего — любящей женой фараона-реформатора Эхнатона, родила ему шесть дочерей, а по некоторым сведениям и седьмого ребёнка, сына — Тутанхамона.
Но внеземная царственность её лица всё равно определяла некую невидимую границу между её запечатленной в этой раскрашенной скульптуре личностью и всем остальным человечеством!
— Эй! Лёша! Пошли! — кто-то тихонько дёргал меня за рукав.
Я обернулся, это был Флавиан.
— Пошли! — потянул он меня за собой. — А то ты тут, похоже, жить собрался.
— Пошли! — я согласно повернулся спиной к Нефертити и пошёл за батюшкой к выходу из притенённого зала с застывшей в нём в стеклянном саркофаге искусно подсвеченной «Грядущей Красавицей».
— Обалдеть, отче! — поделился я с Флавианом своими ощущениями. — Ни одна репродукция этого впечатления не передаёт, она там словно живая!
— Согласен! — кивнул мой батюшка. — Я и сам сейчас подвергся этим чарам!
— И как? — спросил я его заинтересованно.
— Знаешь, что меня вывело из зачарованного состояния? — Флавиан посмотрел на меня ясным взором.
— Что?
— Я подумал, то есть, ко мне извне пришла вдруг мысль: а могла бы эта женщина «душу положить за други своя»? Не за мужа или детей, а за тебя, за меня, за любого, как это сделал Христос и как Он учит это делать нас! — Флавиан задумался на мгновенье. — И ты знаешь, я не смог себе ответить на этот вопрос! Но «колдовство» вдруг перестало действовать…
— Хм! Однако! — я совершенно не ожидал такого направления взгляда на Нефертити. — Я как-то тоже не могу себе её представить среди мучеников, влекомых ко львам в Колизее!
— А на трибуне того же Колизея? — спросил Флавиан.
— Пожалуй, да! — кивнул я. — Естественно, в императорской ложе!
— Ну ладно, пошли! — махнул головой Флавиан, словно стряхивая что-то, — а то дофантазируемся!
— Пошли! — смиренно согласился я и пошёл следом за батюшкой к выходу из музея.
***
Что ещё рассказать про Берлин? Берлин как Берлин! Город, отстроенный заново после бомбёжек союзной авиацией, которые в конце Второй мировой войны практически полностью превратили его в руины.
В Рейхстаг мы не попали — билеты туда, как оказывается, надо бронировать заранее. На Унтер ден Линден, в забегаловке недалеко от Бранденбургских ворот, мне попался вполне приличный глазурованный пончик, но кофе был ужасен!
В целом впечатление осталось — чистенько, аккуратненько, неприветливенько…
Вновь приезжать сюда желания не возникло.
Разве что к Нефертити…
Глава 13
ПО ЕВРОПАМ. МИЛАН
— Слушай, батюшка! — сидя за прозрачными стенками из толстой плёнки уличного ресторанчика в северной столице Италии, Милане, заметил я, — ну убей меня, а место это мне знакомо, хоть я раньше в этом городе не бывал! Может, в каком-нибудь итальянском фильме видел…
— Дежавю, наверное! — спокойно отреагировал на мою взволнованность Флавиан. — Бывает!
Пожилой поджарый официант принёс нам салат из свежих овощей и какую-то рыбу.
— Саrо signore! In questa piazza maigirato un film? (уважаемый сеньор, на этой площади снимали какой-нибудь фильм?) — спросил я официанта.
— Si, signore! «San Babila ore 20: un delitto inutile» (да, сеньор! «Сан Бабила 20 часов: бессмысленное убийство»), — сказал официант и ушёл обслуживать другого клиента.
— Подожди, подожди! — заволновался я, выглядывая на углу здания рядом табличку с названием площади. — Ну, конечно! Это же площадь Сан Бабила!
— И что? — спросил Флавиан, отделяя на тарелке плавники от своей рыбы, — мне это название ни о чём не говорит.
— Как, отче! Ты не смотрел в начале восьмидесятых фильм «Сан Бабила 20 часов»? — я искренне поразился.