— Некрещёный негр из Африки причастился? — поразился я.
— Он крестился уже после этого, я его окрестил, — кивнул наш проводник. — Здесь много лежит людей, не успевших креститься до мученической кончины, — падре обвёл глазами окружающее пространство катакомб. — Крестившихся кровью, как принято говорить.
У вас, в России, ведь тоже бывает, когда на большие праздники в массе причастников оказываются случайные и даже некрещёные люди?
— Бывает! — подтвердил Флавиан. — В больших городских приходах, где нет постоянной общины или она растворяется в массе невоцерковлённых толком «захожан», бывает!
— Вот видите! — продолжил падре. — Господь же не отвергает их, но промыслительно допускает подойти к Святой Чаше! Того негра, в крещении Петра — я дал ему имя в честь нашего Первоверховного апостола, Он тоже допустил! Теперь этот Петр — священник в Африке, в Кении, он присоединился к православному Александрийскому Патриархату…
— Почему же он не стал католиком, раз Вы его крестили в католической церкви? — не смог удержаться я от вопроса.
— Богу виднее! — пожал плечами падре. — Меня это не обижает, он верно служит Христу, а это главное! Мы с ним переписываемся иногда.
— Да! — вдруг вспомнил я. — Мальчик, который меня провожал, дал мне вот это в благодарность за мою конфетку!
Я вытащил из кармана тот керамический черепок и поднёс его к свету. Мы втроём уставились на него.
На черепке, очевидно — обломке кувшина, была процарапана детски наивной рукой картинка: рыбка, которая, казалось, даже улыбалась, глядя на нас прищуренным глазком.
— ИХТИС! — улыбнулся Флавиан, взглянув на падре Стефано.
— ИХТИС! — кивком подтвердил тот.
— Э! Батюшка! — взглянул я на Флавиана. — Это что за слово такое вы произносите, простите меня, неграмотного!
— Это «акроним», Алексей! — ответил старый падре. — Имя Господа Иисуса Христа, состоящее из начальных букв: «Иисус Христос Теу Иос Сотирос» — «Иисус Христос Божий Сын Спаситель», по-гречески ИХТИС — рыба! Разрешите мне посмотреть?
— Да, конечно! — я протянул ему черепок с рисунком. Падре Стефано с минуту смотрел на процарапанный рисунок, безмолвно шевеля губами, затем осенил себя крестным знамением по-католически, слева направо, поцеловал изображение и вернул черепок мне.
— Каюсь, завидую! — улыбнулся он.
— Я тоже… — тихо вздохнул Флавиан.
***
Вечером, сидя на балконо-террасе на крыше нашего одноподъездного отельчика, любуясь закатными кусочками Рима, видимыми с нашей обзорной площадки, и попивая весьма средненький кофеёк из отельной кофе-машины, мы с Флавианом долго сидели молча — каждый думал о чём-то своём.
— Отче! — прервал я молчание. — И всё-таки, почему я? Почему мне уже не в первый раз Господь даёт опыт контакта с чем-то запредельным, от которого можно свихнуться или впасть в прелесть?
— Ну не свихнулся же? — улыбнулся Флавиан.
— Вроде, нет… — протянул я.
— И в прелесть не впал! — продолжил он.
— Ну, это тебе виднее, ты же духовник!
— А ты считаешь себя достойным таких проявлений Божьего Промысла?
— Да ты что, отче! — я аж подпрыгнул на неудобном железном стульчике. — Я тому и дивлюсь, что я — «свинья-свиньёй, на которой свинья сидит и свиньёй погоняет» — а со мною такие вещи происходят!
— Значит, ты не в прелести! — констатировал Флавиан. — Как только дивиться перестанешь и сочтёшь, что сподобляешься сего по «заслугам», знай — именно такое самоощущение и называется духовной прелестью!
— Тогда зачем Господь… — начал я.
— Затем! — перебил меня духовник. — Не задавай вопросы, на которые Господь Сам не даёт тебе разумения, всему своё время! И потом, ты же сказал тогда, что очень хотел бы причаститься в катакомбах у мученических гробов?
— Сказал! — подтвердил я.
— Слово произнесённое, Лёша, слишком ответственный акт, — посмотрел мне в глаза Флавиан. — Возможно, это был ответ на высказанное тобою желание!
— А я отказался… — вдруг дошло до меня. — А разве ты бы благословил меня причаститься в той ситуации?
— Меня там не было, не могу сказать, — задумчиво произнёс мой батюшка. — Хотя иногда нужно принимать решения самостоятельно, не цепляясь за отсутствующего духовника!
— Понял, отче! — грустно кивнул я. — А как ты думаешь, что значит этот черепок с ИХТИСом, который дал мне мальчик?
— Не знаю, — улыбнулся Флавиан, взглянув на мою расстроенную физиономию. — Может, это пропуск такой! Вот вернёшься ещё раз, когда-нибудь, с этим пропуском в катакомбы, и тебя по нему опять на Божественную литургию пропустят! Кто же знает?
— Если Бог благословит, обязательно вернусь… — тихо ответил я, сжав в ладони кусочек керамики с процарапанной на нём рыбкой.
Глава 9
ПУТИН
— Putin is clever and strong man! (Путин — умный и сильный человек!) — почтительно воскликнул солидный пожилой грек-таксист, когда мы с Флавианом, загрузившись к нему в бежевый «Мерседес» в афинском аэропорту, вынуждены были на традиционный вопрос «what country do you come from?» (из какой страны вы приехали) традиционно ответить — From Russia! (Из России!).
Причём греки произносят название нашей страны не как англо-американцы — «Раша», а прямо как написано по буквам — «Руссия», похоже на «Русь», что лично меня, например, вполне устраивает.
— Oh yes! — согласился я с греческим таксистом относительно его оценки нашего президента. — I think so! (О да! Я тоже так думаю!).
— Батюшка! — повернулся я вполоборота с правого переднего сиденья машины к утонувшему в заднем мерседесовском диване Флавиану (О-о! Мне его опять вытаскивать!), — у таксистов это что, международно-профессиональное восхищение главой нашего государства? Помнишь римского Маурицио? Он чуть не слово в слово это же говорил. Прямо гордость за страну берёт! Приятно!
— Конечно, приятно! — согласился Флавиан. — А помнишь разговор на эту тему в келье папы Василиса, на Афоне, тогда ты не был в этом так уверен?
— Да, согласен! — без возражений ответил я. — Тогда, наверное, большинство было в Путине совсем не уверено. Кроме нашего старца, отца Ильи, который всем в конверты с ответом на письма к нему вкладывал распечатанную молитву архангелу Михаилу о помощи и защите президенту Владимиру.
Я, честно говоря, этого не понимал — зачем старцу президента «пиарить»? Ну, президент как президент, один из наших, попавших во власть, советских функционеров, ещё и кэгэбист бывший; а они, как говорят, «бывшими» не бывают.
Сам же помнишь отношение верующих к «Конторе Глубокого Бурения» после всех лет советской власти!
— Помню, ещё бы! — согласился Флавиан.
— Ну вот, понятно же — почему я тогда, у папы Василиса, был сперва с этим «угольщиком» Тимофеем из Питера единодушен, — сказал я.
— С ним многие тогда были единодушны, — подтвердил Флавиан.
— Было отчего! — вздохнул я, меняя неудобную позу на обычную посадку в автомобильном кресле.
***
Вот ведь, напомнил батюшка ту встречу на Афоне! Я её и подзабыл уже за множеством протекших с тех пор событий…
А было это в один из первых наших с Флавианом приездов на Святую Гору. Мы с ним тогда спускались из Кариеса (административной столицы Афона) мимо монастыря Кутлумуш через большой оливковый сад к келье Панагуда, месту подвигов старца Паисися Святогорца.