— Не могли же вы, однако, так, без всякой причины бросить своих маленьких дочурок?
— И все-таки я сделал это. Без всякой причины, кроме того, что мне захотелось почувствовать себя на свободе.
— Вы искали новой любви?
— Нет, я искал свежего воздуха. Я сам не знаю, чего ищу.
— Но человек обязан знать это. Особенно, когда другие люди страдают из-за него.
— Нет. Дороже всего возможность свободно дышать свежим воздухом. Меня тяготила обязательность любви… Если я вернусь домой, я опять буду обязан любить, заботиться и все прочее…
— Вероятно, вы хотели большего, чем могла дать вам ваша жена?
— Вернее будет сказать, что я, напротив, хотел меньшего. Она взвинчивала в себе любовь ко мне, цепляясь за меня, не давая мне вздохнуть.
— Разве вы никогда не любили ее?
— Любил. Я никогда никого не любил, кроме нее. Но я никогда не собирался становиться любовником ее, или чьим бы то ни было. В этом корень всего. Я не желаю ласкать и заботиться, когда во мне нет ласки и заботы. И не хочу, чтобы мне навязывали эту обязанность.
— Хотите еще вина? — предложила она Аарону.
Он отказался. Ей нравилось его полное равнодушие к непривычной обстановке великосветского ресторана. Она заказала кофе и ликер.
— Однако, не можете же вы хотеть устраниться от всех человеческих привязанностей? Я иногда чувствую себя такой затерянной, такой ужасно одинокой. Это не сентиментальность. У меня нет недостатка в мужчинах, которые уверяют, что любят меня. Но жизнь моя, в глубине, одинока…
— А у вас есть родные?
— Никого, с тех пор, как умерла мать. Есть тетка и двоюродные братья в Америке. Вероятно, я когда-нибудь поеду с ними повидаться. Но они не в счет.
— Почему вы не вышли замуж? Сколько вам лет?
— Двадцать пять. А вам?
— Тридцать три.
— Не знаю, почему я не вышла замуж. Я терпеть не могу сама зарабатывать. А приходится это делать. Но работу свою я люблю.
— Чем вы сейчас занимаетесь?
— Пишу декорации для новой театральной постановки. Это мне нравится. Но часто я спрашиваю себя, что будет со мной дальше…
— Что вообще бывает с людьми? Все мы живем, пока не умираем. О чем тут еще думать! — сказал Аарон.
Джозефина нервно затянулась папироской.
— Да!.. Больше всего я хотела бы, чтобы наступил конец света. Мне очень хочется, чтобы этот мир прекратил, наконец, свое существование.
Он засмеялся и медленно выпил свою рюмку ликера.
— Не разделяю этого желания, — сказал он. — Я, напротив, не прочь пожить, пока живется.
— Разве вы довольны своим существованием? — воскликнула Джозефина.
— Да. Я хочу быть только независимым, предоставленным самому себе. Я ненавижу всякие лирические чувства и житейские заботы и не желаю, чтобы меня принуждали их иметь. Пусть только мне дадут возможность быть самим собой.
— Нельзя сказать, чтобы ваши слова звучали вежливо по отношению к вашей даме, — с деланным смехом, в котором слышалось задетое самолюбие, сказала Джозефина.
— Мне кажется, я ничем вас не обидел, — искренно ответил он. — Вы же понимаете мою мысль.
Она некоторое время молча вглядывалась в его лицо, потом громко рассмеялась.
— Вы недурно исполняете роль простофили. У вас есть комический талант. Вы это знаете?
— Первый раз слышу и уверяю вас, что вы ошибаетесь, — возразил Аарон. — Вот Джим Брикнелль, — у того редкие комические способности.
— Вот уж не нахожу в нем ничего забавного! Это всецело поглощенный собой, пропитанный эгоизмом, истерический человек. В нем и на волос нет ничего смешного.
— Я думаю, что вы не соглашаетесь только из духа противоречия, — сказал Аарон. — Переменим лучше разговор. Скажите, как понравился вам Лилли? — спросила Джозефина.
— Он, по-видимому, человек с очень острым умом. Чем он занимается?
— Пишет повести и драмы.
— Ему за это платят?
— Редко и мало… Лакею хочется, чтобы мы ушли. Пойдемте.
Она встала и пошла к двери. Швейцар подал ей пальто, и она вместе с Аароном вышла на улицу.
— Может быть, вы хотите сесть в автобус? — напрягая голос из-за ветра, кричала она Аарону.
— Нет. Я охотно пройдусь пешком.
— Я тоже. Идем.
Они пересекли Чаринг-Кросс, по которому с грохотом катились неуклюжие автобусы, переполненные пассажирами. Пересекли Хольборн, прошли мимо музея, не проронив ни слова. Подошли к прекрасному старому Блумсберийскому скверу и ступили в его пустынные в этот час аллеи.
— Как прекрасно шумит ветер, — задумчиво произнесла Джозефина. — Остановимся и послушаем…