— Рада вас видеть, — приветствовала она гостя. — Как вы себя чувствуете?
— Неважно, — изобразив на лице гримасу, которая должна была означать любезную улыбку, ответил Джим. — Благодарю вас за готовность приютить меня.
— О, мы очень рады вашему приезду.
Джим бесцеременно разложил свой багаж на диване.
— Я привез много продовольствия.
— Очень мило с вашей стороны. Здесь трудно достать припасы. Купить что-нибудь можно только в воскресенье на базаре, — сказала Тэнни.
Джим выловил из чемодана фунт сосисок и банку рыбных консервов.
— Сосиски как нельзя более кстати, — обрадовалась Тэнни. — Мы приготовим их вечером к ужину. А рыбные консервы съедим сейчас за чаем. Хотите умыться?
Тэнни приготовила чай. Хозяева и гость сели за стол.
— Как мило с вашей стороны так неожиданно навестить нас, — стала занимать гостя хозяйка.
— Правда? Я тоже так думал, собираясь к вам, — ответил Джим с набитым ртом. Он ел быстро и жадно.
— Что вы делали в последнее время?
— Провел несколько дней у своей жены.
— Да что вы? Вот бы не подумала.
У Джима была законная жена, француженка, с которой он развелся, и двое детей от нее. Иногда он, чисто по-приятельски, навещал ее.
После чая Джиму понадобилось отправить телеграмму. Он не мог провести без этого ни дня. Лилли проводил его в деревню, в местную телеграфную контору. По дороге говорил о социальных реформах. Это было коньком Джима. Его служебные занятия в Лондоне были совершенно фиктивны. Он проводил дни, болтаясь по городу и посещая всякие собрания.
После ужина все трое сидели, беседуя, вокруг кухонного очага.
— Что вы думаете о предстоящих мировых событиях? — спросил Лилли Джима, собираясь начать длинный разговор.
— Что я думаю? Я жду великих потрясений.
— Откуда?
— Посмотрите на Ирландию, понаблюдайте Японию, — ведь это два полюса, через которые проходит теперь ось мира, — глубокомысленно изрек Джим.
— Я скорее назвал бы Россию и Америку, — возразил Лилли.
— Россия и Америка? — презрительно поморщился Джим. — Это совершенно ошибочно. Политика той и другой находится в зависимости от событий в Ирландии и Японии. Я знаю. Мне было откровение.
— Не понимаю, как это может быть.
— Я тоже не понимаю. Но говорю вам, что мне было откровение.
— Что за откровение? — начал раздражаться Лилли.
— Не могу описать его, но суть дела я вам сказал.
— Что же вы думаете о японцах?
— Я полагаю, что спасение мира придет от них, — торжественно изрек Джим.
— Покорно благодарю за такое спасение, — проворчал Лилли. — Я готов видеть в японцах все, что вам угодно, только не благодетельных ангелов.
— А на меня японцы производят чарующее впечатление, — сказал Джим. — В их движениях столько быстроты и силы…
— А презанятно было бы иметь японца любовника, — рискованно пошутила Тэнни.
— Согласен с вами, — повернулся к ней Джим и посмотрел на нее прищуренными глазами.
— Вероятно, вы так же, как и я, ненавидите среднего нормального англичанина? — спросила его Тэнни.
— Ненавижу, глубоко ненавижу! — с жаром подтвердил Джим.
— У них и добродетели какие-то животные, — продолжала она. — Я убеждена, что на самом деле нет на земле более порочных людей, чем средний уравновешенный англичанин.
Разговор оборвался. Джим осушил все пивные бутылки, а хозяева собирались идти спать. Гость был чуть-чуть навеселе. Он попросил, чтобы ему дали с собой в комнату хлеба и сыра. Но сыра в доме не оказалось.
На другое утро, за кофе, Лилли с недоумением и чувством брезгливости следил за той жадностью, с какой Джим поглощал пищу.
— Почему вы едите так много хлеба? — не смог удержать Лилли раздраженного вопроса.
— Я наверстываю потерянное во время этой проклятой войны, — спокойно ответил Джим.
— Но такое количество хлеба мало питательно и только загружает желудок.
— Я пришел к выводу, что желудок никогда не должен быть пуст. Давайте ему непрерывно занятие, чтобы он не раздражал вам нервы, — философским тоном заявил Джим.
— Нельзя же ходить с вечно набитым желудком, — брезгливо поморщившись, возразил Лилли.
— Можно и необходимо, мои милые. Когда у меня в желудке пусто, я теряю жизненную энергию. У меня пропадает охота жить. Я не выношу пустоты внутри себя.
Разговор перешел на обсуждение будущности мира.
— Я считаю, — говорил Джим, — что христианство — это величайшая вещь, созданная человечеством в прошлом, и останется таковой на веки веков.