— А по-вашему, мы должны были бы дать другой стороне убежать вместе с костью, дружелюбно виляя хвостом и облизываясь им вслед? — ответил Брюит.
— Конечно, нет. Но все, что ни делаешь, можно делать с умом. Суть в том, как вы распоряжаетесь своими деньгами, когда их получаете.
— Деньги только проходят через наши карманы, а получают их на самом деле наши жены, — согласно заключили все собеседники.
— А кому же и распоряжаться деньгами, как не женщинам? — продолжала наступление трактирщица. — Ведь им приходится заботиться обо всем. А вы только и умеете сорить ими без толку в трактире.
— Да, женщины не умеют сорить деньгами, даже если бы захотели, — заключил Аарон.
Разговор закончился. Наступило продолжительное молчание. Мужчины, оторвавшиеся ради беседы от стаканов, спешили утолить жажду крепким виски. Хозяйка предоставила их самим себе. Она и свой стакан наполнила ликером с содовой водой и пила из него медленными глотками, подсев поближе к Сиссону. Ее близость окутывала его приятной волнующей теплотой. Он любил понежиться, как кот, возле сильного женского тела. Он чувствовал, что сегодня она расположена к нему очень благосклонно: он улавливал незримые токи, шедшие от нее к нему. То и дело откладывая свое вязанье на лавку, где он сидел, она вновь бралась за него, как бы невзначай прикасаясь пальцами к бедру Аарона, и тогда легкая электрическая искра пробегала по его телу.
Тем не менее он не испытывал удовольствия и чувства покоя. Он принес с собой какое-то раздражение и беспокойство, которые не поддавались смягчающему действию виски и трактирщицы. Состояние это было привычно ему; он знал в себе, как тайную болезнь, эту непокорную, подымавшуюся иногда в душе беспричинную раздражительность и враждебность ко всему, что его окружает, и непонятный прилив упорной замкнутости. В эти минуты ему бывали нужны женщины и виски; и еще музыка. Но в последнее время и эти средства перестали помогать. Что-то происходило в нем, перед чем оказывались бессильными и женщины, и виски, и даже музыка. Иной раз во время исполнения любимых его музыкальных вещей, его настроение заползало к нему в душу, как злой черный пес, который непрестанно рычит и не укрощается никакой лаской. От сознания его присутствия Сиссону становилось не по себе. Он рад был бы освободиться от этого состояния одержимости и вновь почувствовать себя добродушным, приветливо ко всем расположенным человеком. Но при одной мысли об этом черный пес ощетинивался и показывал зубы.
Тем не менее он старался держать зверя на привязи и величайшим усилием воли боролся с ним.
Обычно он с удовольствием потягивал виски и наслаждался близостью трактирщицы, благосклонно принимая знаки ее расположения. Но сегодня он не поддавался власти ее чар. В его глаза было вставлено невидимое, дьявольски холодное стекло, лишавшее очарования все, что сквозь него преломлялось, и опасность любовного состязания с этой женщиной, обычно пришпоривавшая его чувственность, теперь не возбуждала его. Его стали раздражать эти уловки кокетливой женской хитрости. Очевидно, он раньше слишком часто ходил к ней. К ней и к другим женщинам. Прощай, игра любви! И виски, настраивающий к ней. Видно, он однажды без меры опился и виски, и любовью и потому сегодня безучастно ходил по берегу расстилавшегося перед ним моря вина и любви.
Одна половина его существа скорбела о том, что он не может заставить себя с головою нырнуть в эти заманчивые для смертного волны, ничто не было бы для него так желательно, как дать своему сознанию утонуть в темной пучине страстей… Увы, это было невозможно!.. Холод сковал его сердце. Ему вспомнилась ясная любовь первых лет его брачной жизни, но это лишь усилило в нем внутреннее сопротивление всему окружающему.
Он вдруг осознал, с какой остротой поднялась в нем сейчас враждебность к трактирщице и всей этой кабацкой обстановке. Холодное, дьявольски-ясное сознание легло как бы вторым слоем на его опьяневший от виски мозг.
— В вашей Индии, вероятно, творятся такие же прелести? — вдруг спросил он доктора.
Индус внимательно посмотрел на Аарона и, помедлив, ответил:
— Пожалуй, что и похуже.
— Хуже? — воскликнул Аарон. — Неужели это возможно?
— Конечно. И именно потому, что у народов Индии больше досуга от забот, чем у населения Англии. Они ни за что не несут ответственности. Вся ответственность лежит на британском правительстве. И народу нечего делать, как только заниматься каждому своим дельцем, да еще, пожалуй, разговаривать о национальном самоуправлении для препровождения времени.