Колосов сначала поморщился, потом нехотя кивнул.
– Там ставка была большая. Очень большая, – продолжила Катя. – Телеведущего хотели именно убить, а не ограбить. Так, может, и у нас здесь то же самое, а?
– Что то же самое?
– Ставка в убийстве священника гораздо больше для убийцы, чем какие-то там сорок три тысячи «рэ».
– Да тут, в этих Тутышах, за десятку удавятся!
– Ну не удавились же. Бросили, не взяли. И вообще, зря ты ругаешь это место. Оно очень любопытное и начинает меня интересовать. Этот Волков, кажется, тоже что-то нам недоговаривает, как и старик-учитель. Возможно, о том, что здесь произошло, им известно гораздо больше, чем они хотят нам показать.
– А может, это просто твои очередные фантазии, – буркнул Колосов. – Вот это, сдается мне, вернее всего.
Глава 7
ДОМА – ГРОЗА
Когда вы после напряженного трудового дня возвращаетесь поздним вечером домой, вам хочется только одного – тишины и покоя. И еще любви и заботы. А у вас муж. И у него свой собственный взгляд на мир и на вашу профессию в особенности. И он бродит по квартире, как барс в клетке. Слышите это грозное рычание? Не слышите? Ваше счастье.
В Тутышах действительно пришлось задержаться: Колосов организовывал (он называл это ставить) работу по раскрытию убийства. Командовал, определял задачи, а быстро, как известно, такие дела мужчины не делают. Катя в отделении милиции записала для себя некоторые полезные сведения и местные телефоны. Потолковала с сотрудниками об отце Дмитрии, которого все они хорошо знали. На обратном пути она помалкивала. Колосов включил магнитолу – «Авторадио» – и тоже лишь изредка вставлял в музыкальную паузу какое-нибудь мрачное замечание. Раскрыть убийство по горячим следам за одни сутки не удалось. В этом и крылось примерно процентов пятьдесят обуявшей начальника отдела убийств черной меланхолии. Остальные же пятьдесят процентов сплина можно было смело отнести на счет...
– Никита, ты, пожалуйста, к моему дому не подъезжай, – попросила Катя, когда они уже сворачивали с Садового кольца на Комсомольский проспект, а затем и на Фрунзенскую набережную. – Вон там остановись, на углу. Я дойду. А то тебе разворачиваться будет неудобно.
– Нормально разворачиваться. Как хочешь, как пожелаешь... Здесь остановиться? – спросил Колосов.
– Да, спасибо. До свидания. Завтра я тебе позвоню... насчет результатов вскрытия.
– Да ради бога, – Колосов свирепо газанул, развернулся на набережной и умчался.
Вот и все. День, ночь, сутки прочь...
Вадим Андреевич Кравченко – любимый муж, «драгоценный В.А.», имел вредную привычку курить по вечерам на балконе. А оттуда – отличный обзор и набережной, и Москвы-реки, и парка, и «чертова колеса». И старую черную «девятку» Колосова Кравченко знал как облупленную. И самого начальника отдела убийств знал заочно (знакомиться демонстративно не желал). Знал и терпеть его не мог.
Катя посмотрела на свой дом: так и есть – в окнах квартиры свет. На балконе – знакомая до боли личность. А с ней рядышком вторая личность – маленькая, верзиле-«драгоценному» чуть ли не по локоть. Ба, да ведь сегодня пятница! Как же она позабыла? А вечерами по пятницам друзья детства встречаются после недельной разлуки. Рядом с Кравченко на балконе стоял Сергей Мещерский.
Катя прямо даже расстроилась: ну вот, здравствуйте вам, сейчас бы в ванну горячую, душистую бултыхнуться да на диван. А тут ужин готовь, суетись, корми этих троглодитов – крупного и мелкого – и слушай в сотый раз уже не по телефону, а въяве, как восторженный Мещерский будет рассказывать о последней экспедиции турфирмы «Столичный географический клуб» к черту на очередные кулички.
Дверь квартиры она открыла своим ключом. Когда ваш муж бродит по квартире, как барс, волей-неволей хочется проскользнуть тихо, как мышка.
– Наконец-то, не прошло и полгода. Явление семнадцатое: те же и она. Серега, ну ты понял, нет? – Многозначительно и вызывающе из глубины квартиры Кравченко.
– Катюша, добрый вечер. Вот и хорошо, наконец-то... А мы тут с Вадькой... Вадик, я тебя прошу! Только спокойно, только в рамках! – Радостно, растерянно Мещерский, выпархивая в прихожую навстречу Кате.
– Ах, отстаньте вы оба от меня! Я с ног валюсь. – Катя сбросила куртку, швырнула сумку на зеркало. Нападение – лучшая защита. А она, между прочим, ни в чем и не провинилась.
Отмокая в горячей ванне среди пара и пены, она слышала два спорящих голоса: бу-бу-бу. «Драгоценный» и его дружок, упражняясь в красноречии, гремели на кухне посудой. Вот что-то разбили...
Ужинали, однако, все с отменным аппетитом. Мещерский болтал без умолку, обращаясь поочередно то к усталой Кате, то к хранящему гордое молчание другу детства Кравченко. Закончил рассказывать про Каирский музей и мумию фараона Рамзеса, начал про путешествие по Нилу. Катя слушала, собрав остатки терпения в кулак: вдоль да по Нилу, вдоль да по широкому, сизый селезень плывет...
А что она вообще такого сделала? Она смело и открыто вперила взгляд прямо в «драгоценного В.А.». С чего это вдруг такие молнии сверкают в ваших прекрасных очах? Что я сделала, в чем провинилась перед вами? Я не гуляла, не тусовалась, не прохлаждалась в этих Тутышах. Я работала, приносила, как могла, пользу обществу и государству. Ну а что поздно домой вернулась, так это так уж вышло. Ей вспомнилось сумрачное лицо Колосова в автомобильном зеркальце. И тот тоже уехал недовольным – ну а я-то, бедная, при чем?