Но ничего подобного не случилось. Кравченко только саркастически хмыкнул: ну ты и даешь, дорогуша! А потом деловито заметил, что сто семьдесят при средней скорости семьдесят в час — это два с половиной часа плюс езда по Москве, значит, все три с половиной. И для водителя-чайника, а тем более чайника по имени Катя, это жесткая тренировка. Если скатаешь туда и обратно — значит, будешь водить, — заключил он философски. — Значит, не зря всю зиму мне голову со своей автошколой морочила.
Из всего сказанного Катя с тоской поняла, что туда и обратно, то есть все триста сорок километров(!), Вадим предлагает ей проехать за один день. Идея показалась ей столь чудовищной по своей нелепости, как и девятый подвиг Геракла. Однако, поразмыслив, Катя с тревогой поняла, что… из Славянолужья-то все равно придется как-то возвращаться. Не ночевать же там где-то в стогу сена на границе между Серебряными Прудами и Тульской областью.
Ночь Катя провела в тревожном ожидании дороги. Кравченко, на этот раз игравший роль будильника, поднял ее ровно в шесть. Машина подозрительно быстро завелась, и Катя сначала на первой скорости, а затем на второй выехала из родного сонного двора и покатила по Фрунзенской набережной на восток, навстречу лучам восходящего солнца.
Солнце, правда, моментально скрылось за тучу. День снова обещал быть пасмурным. В шесть часов улицы Москвы были хоть и не пусты, но все же свободны. Катя ехала, судорожно вцепившись в руль и смотря на дорогу строго перед собой. Какие уж там зеркала — боковые и заднего вида! Пару раз она глохла на перекрестках у светофоров и впадала в страшную панику. К счастью, время было раннее и никто сзади ей истерически не сигналил.
На подъезде к МКАД во встречном направлении уже двигался нескончаемый поток машин. Утром все ехали только в Москву. И Катя порадовалась, что ее осенила гениальная мысль ехать утром из Москвы.
А потом началось Подмосковье. Замелькали деревни, дачные поселки, коттеджи, поля, леса и перелески, речки, пруды. Обычно дорогой Катя любила смотреть в окно, успевая заметить все на свете. Но теперь, цепко держа руль в своих слегка окостеневших от напряжения руках, она не видела ничего — ни слева, ни справа. Взгляд ее был прикован к габаритным огням впереди идущей машины. А иногда, когда семерку обгоняли, ревя мощными моторами, грузовые фуры или Икарусы, Кате вообще хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть этих грохочущих монстров, тяжело утюживших ленту шоссе.
Говорят, глаза страшатся, а руки делают. Долго ли, коротко ли, но восемьдесят километров Катя проехала. Остановилась на обочине. Передохнула. Часы показывали четверть восьмого. Мимо проносились машины. Их вели сплошь мужчины. Катя, провожая Машины взглядом, чувствовала себя чужой на этом празднике жизни и остро завидовала. Увы, сейчас ей было ясно как день: есть в мире две разные стихии — женская и мужская. Дорога была изначально стихией мужской. Противоположный пол царствовал здесь с незапамятных времен странствующего рыцарства и караванных путей из варяг в греки. То, что вместо коней сейчас были машины, не имело значения. Машины были только средством. А дух был прежним, древним. И дух этот был исполнен соперничества, задора, риска и скорости. Катя чувствовала, что те, кто вдыхал пыльный воздух дорог полной грудью, лишь терпят ее здесь, снисходительно позволяя ползти по крайнему убогому ряду среди тихоходов и дохлых чайников с наклейками у на заднем стекле.
Верно говорят — всяк сверчок знай свой шесток… Чтобы как-то взбодриться, Катя подумала, что в Шумахеры она все равно не пошла бы, хоть ей миллион золотом —плати. Снова завела машину, тихонько тронулась с места и поехала. И опять замелькали деревеньки, дачи, овраги, перелески, подмосковные городки и поля. За Ступином машин стало мало, а шоссе напоминало взлетную полосу. И Катя даже чуть-чуть расхрабрилась и прибавила газа, воображая себя, как в детстве, реактивным истребителем. На сто первом километре нути она вдруг успокоилась. От сердца словно что-то отлегло. Можно даже, оказывается, ослабить мертвую хватку руля, и ничего не случится страшного… руль никуда не денется. Не оторвется. Катю теперь страшно удивляло и радовало все; что машина чутко слушается руля, что мотор мерно урчит; все кнопки-переключатели работают. И что вообще ехать вот так, без напряга, по свободной дороге среди полей и лесов… почти приятно. А потом произошло настоящее чудо: Катя оторвала наконец от руля правую руку, дотянулась до магнитолы и включила музыку. Приемник был настроен на радио Орфей, и в салон ворвались скрипки Вивальди — Лето из Времен года. Подстегиваемая музыкой, Катя прибавила газу.
Ух ты! Восемьдесят в час — кому рассказать, не поверят никогда!
Мимо, легко обгоняя маленькую семерку, пронесся черный Мерседес, мигнул насмешливо фарами и… Через минуту солнце блеснуло на его заднем стекле далеко впереди.
В половине десятого Катя увидела справа на обочине синий указатель: д. Журавка. Деревня вытянулась вдоль шоссе. За околицей, конечно же, имелся традиционный пруд, в котором плескались утки, за ним виднелась новенькая авто-заправка, похожая на игрушечный пластиковый конструктор. Катя подъехала к заправке, остановилась, высматривая в окно участкового Трубникова. И почти сразу же увидела его: к ее машине неторопливо направлялся длинный и худой, как дядя Степа, милиционер. На вид ему было за сорок. Мундир его был не ной, но тщательно подогнан по фигуре и аккуратно отутюжен. Лицо милиционера было коричневым от загара, а длинные ноги в сапогах (деревенская особенность) смахивали на циркуль. Милиционер степенно приблизился, нагнулся к машине точно шлагбаум, приложил руку к козырьку фуражки:
— Здравия желаю! Издали вашу машину по номеру узнал. Майор Трубников Николай Христофорович, здешний участковый уполномоченный.
— Екатерина Сергеевна, — чинно представилась Катя, пожимая его руку — ладонь Трубникова была мозолистой и жесткой, как подметка.
Катя хотела было вылезти из машины, но… внезапно почувствовала, что не может не только двигаться, но даже распрямиться… тело затекло, спина болела.
Трубников пристально разглядывал ее. Причем, как показалось Кате, с явным недоверием.
— Вы из какой же такой службы будете? — спросил он, кашлянув.
— Из пресс-центра главка. Разве Колосов, начальник отдела убийств, вам этого не сказал?
— Сказать-то он сказал… Мол, приедет специалист по всяким таким делам… — Трубников прищурился. — А вы небось недавно институт закончили. Да?
— Я не первый год в милиции, Николай Христофорович, — гордо сказала Катя. — Колосов сказал мне, что здесь у вас в районе совершено убийство, которое не раскрыто по горячим следам. Он сказал, что вы введете меня в курс дела.
— Ну, что вы такая молоденькая, может, оно и к лучшему, — задумчиво изрек Трубников. — Вам, молодежи-то, между собой легче общий язык найти. Тем более в таком вопросе интимном… — он вдруг загадочно умолк.
Катя с недоумением посмотрела на него — о чем это он?
— Вы мне расскажите подробно, Николай Христофорович, что у вас тут стряслось, — сказала она. — Я знаю только, что убили какого-то Хвощева, вроде бы на его же собственной свадьбе.
Трубников помолчал.
— Значит, сделаем так, Екатерина Сергеевна, поедем прямо сейчас на место, где все и произошло. Это отсюда всего двенадцать километров, ну а там… решим, что и как дальше. По дороге я вам расскажу… Одним словом, расскажу все, что установлено первоначальными результатами осмотра и опроса свидетелей. Потом поедем в морг. Тело там до сих нор. Сегодня патологоанатом с ним работает. Нервы-то у вас как, крепкие?
Катя посмотрела на Трубникова и открыла дверь машины, приглашая его садиться.