Брок шел впереди, совершенно не интересуясь тем, как я двигаюсь, не обернулся он даже тогда, когда я начал с трудом подниматься по лестнице. Мы вошли в коридор, угрюмая гладкость стен которого и их серый цвет могли бы вогнать в кататонию даже самого устойчивого индивидуума. Если Фиона часто здесь ходила, то, в известной мере, ее можно было оправдать. Брок дошел до первой, а может быть, и единственной двери, открыл ее и отступил в сторону. Я вошел и попытался остановиться сразу же за порогом, но маленькие девичьи ладони довольно сильно толкнули меня вперед. Я совершил два удачных прыжка на расставленных ногах, третий не имел шансов на успех - что-то подсекло мне правую ногу. Я рухнул лицом вниз, но, даже если бы мне удалось упасть на бок, это ничего бы не изменило. Брок не входил в камеру. Он остался снаружи и даже прикрыл дверь, так что мог и не услышать хруста ломающегося с другой стороны ребра. В следующее мгновение Фиона, словно профессиональный борец, упала на колено, пригвоздив им мою голову. Девушка была по-настоящему сильна - ей удалось перевернуть меня на живот и несколько раз пнуть, метя носком ботинка между ног. Рванувшись изо всех сил, я перевернулся и с размаху ударил ногами, но попал в пустоту. Она уже стояла в дверях со счастливой улыбкой на кошачьей, ставшей невыразимо прекрасной, мордочке.
- Ночью я к тебе загляну, - мечтательно проговорила она.
- У меня критические дни... - прохрипел я, - ничего не выйдет.
Она презрительно фыркнула:
- Дешевка!
Ловко повернувшись, она вышла из камеры. Дверь затрещала, словно перемещалась по несмазанному зубчатому рельсу, и я остался один. Под потолком вспыхнул свет. Я перевернулся на живот и прижался пылающей щекой к холодному, покрытому гладким пластиком полу. Несколько раз я менял позу, прикладывая к полу по очереди обе горящие щеки. Я не слишком вникал, что является причиной подобного жара - злость или обычная боль.
Я подождал несколько минут, поблагодарив Оуэна Йитса, которому пришла в голову идея взять с собой несколько болеутоляющих капсул, благодаря чему через пять минут после ухода Фионы я почувствовал себя вполне сносно. Чтобы никто этого не заметил, я издал несколько стонов, повертел головой и заскрежетал зубами. Полчаса я отдыхал, затем, постанывая, сел и продемонстрировал наблюдателям, как я борюсь с головокружением. Не пытаясь вставать, я подполз к широкому топчану, вскарабкался на него и уткнулся лицом в толстый матрац.
Я осторожно ощупал голову, проверяя, на месте ли уши, не отказав себе в удовольствии бросить в пространство несколько подзаборных выражений. Затем достал из кармана сигареты и с огромным наслаждением закурил. Будь я более предусмотрительным, я бы велел сделать себе рубашку из двух слоев водонепроницаемой ткани, между которыми влил бы бутылочку коньяка. Мне стало жаль, что подобное до сих пор не воплотила в жизнь постоянно находящаяся в поиске новых практичных решений легкая промышленность. Уже ради реализации, может быть, даже патентования данной идеи стоило вырваться из лапок чудовищной Фионы.
Я выкурил сигарету и посмотрел на часы - они показывали без четверти час. Совсем как в анекдоте: "Жена спрашивает мужа: - Который час, дорогой? Муж: - Через пятнадцать минут будет час, милая. Жена: - Это через пятнадцать минут, а я спрашиваю, который час сейчас?"
Я пересчитал сигареты. Восемнадцать штук. Зажигалка есть. Я лег на топчан и выкурил еще одну, глядя в потолок. Потом, прижимая руки к переломанным ребрам, сел и после нескольких тихих стонов и брошенных сквозь зубы ругательств начал осматривать помещение. На это у меня ушло несколько минут, впрочем, и без того можно было предполагать, что ничего или почти ничего интересного я не обнаружу. Я заметил узкий, наверняка открывающийся люк под потолком. За ним могло скрываться все, что угодно, от труб с холодной водой или стволов самонаводящихся дробовиков до проекторов, заряженных шестидесятичасовыми кассетами с демонстрацией единственного неизменного занятия, которому веками предается человечество.
Я встал и той же утиной походкой, к которой уже начал привыкать, обошел всю комнату, постукивая по стенам согнутым пальцем. Я старался делать это достаточно убедительно, впрочем, недостаток актерского мастерства вполне можно было списать на общее состояние моего избитого тела. Приложив ухо к двери, я долго прислушивался, затем доковылял до койки и осторожно, чувствуя, как хрустят сломанные ребра, лег на спину. Я резко дернул руками, инерциалы тотчас же наказали меня, укоротив тросик, чего я и добивался притворяясь, будто ощупываю браслеты и пытаюсь их снять, я проверил, осталась ли у меня в манжете моя чудо-ниточка, и, удовлетворившись результатом, замер без движения.
Почти час я провел в более или менее бесплодных размышлениях. В конце концов меня начало клонить ко сну. Решив, что подобный способ времяпрепровождения в неволе ничем не хуже других, а может быть, даже и лучше, я сосредоточился и выполнил двадцатый комплекс упражнений мато-соэ. Получив, как всегда, заряд бодрости, я крепко заснул.
Меня разбудил металлический скрежет двери. Сознание молниеносно подсказало, как себя вести - я тихо застонал и поднял голову. Притворяться спящим не имело смысла. Я постарался как можно натуральнее изобразить усилие и боль, сопровождавшие попытки сесть на топчане. Дверь закрылась за Фионой сама. Возможно, у нее был с собой пульт управления, но скорее всего на нее просто был запрограммирован комп. Я не заметил у нее оружия, но мне уже было известно, что она дьявольски проворна и испытывает истинное наслаждение от чужих страданий. Девушка внимательно посмотрела на меня, подошла ближе и совершенно естественным движением, словно это не она несколько часов назад молотила меня по морде, протянула руку и мягко коснулась моей щеки. Я не пошевелился.