Дома я упал на диван и закрыл глаза. Фил громко рассказывал Пиме о своих впечатлениях. Я слушал его отчет со снисходительной усмешкой, отмечая существенные различия между фактами и его рассказом, когда внезапно услышал:
— Ага! Мы собирались пойти с папой кататься на скейте!
Лишь несколько секунд спустя до меня дошло, что означают эти слова. Я вскочил и бросился к двери, но столкнулся с Филом, державшим перед собой доску на роликах.
— О! Ты уже не спишь? Здорово. Идем!
— Фил… Сжалься, ведь сегодня ты уже немного развлекся? — пробормотал я.
— Немного… — согласился он. — Но ты обещал, что, как только у тебя будет свободный день, мы пойдем кататься.
— Может, все-таки не сегодня, а? Кроме того, здесь нигде нет ровного склона!
Я посмотрел над его головой на Пиму. В ее глазах я увидел все то же сочувствие, что и утром, но не более того. Фил набрал в грудь воздуха.
— Есть такой склон! — заорал он. — К бассейну!
— К бассейну? Ты что, думаешь, я спущу воду лишь затем, чтобы ты мог покататься на скейте?
— А почему нет? Я знаю, где кран, чтобы спускать воду…
— Даже не пытайся! — крикнул я. — Мало тебе было вчерашнего скандала?
— Какого скандала?
— За то, что раздавил датчик. Тебя патрульные разве не отругали?
— Нет, — удивленно ответил он.
— Не-ет? И что же ты им сказал?
— Сказал, что хотел проверить эту бусинку, мало ли, вдруг она не работает…
Я снова посмотрел на Пиму, но в ее взгляде ничего не изменилось. Вздохнув, я взял фуражку.
— Ладно! — рявкнул я. — Идем, спустим воду.
— Урррааа! — Фил подпрыгнул и вцепился в мои нагрудные карманы. Ткань затрещала. — Папа, любимый!
— …а потом опрокинем парашютную вышку, расстреляем танки, разморозим холодильную камеру…
— А зачем? — серьезно спросил он. — Ты же сам говорил, у каждого развлечения есть свои границы. — Он спрыгнул на пол и внимательно посмотрел на меня. — Что ты сказал? А, можешь не говорить, я и так слышал. Ты сказал: «Убить тебя мало», верно? Идем? Фе-е-ба!..
— Оуэн, можешь ответить мне на один вопрос? Я посмотрел на Дуга. Мы сидели вдвоем в комнате,
Ник отсутствовал по каким-то своим делам. Я поморщился, пожал плечами и махнул рукой. Все это должно было означать: «Если надо. Но лучше не стоит». Похоже, он понял лишь первую часть пантомимы.
— У тебя есть претензии к Хейруду?
— Дуг, чтоб тебя… Это имеет какое-то значение?
— Может, и нет. Но ты сам постоянно твердишь, что, замышляя серьезное дело, нельзя пренебрегать мелочами, которые могут его провалить.
— Если бы все так прислушивались к моим словам… Действительно, Йолан Хейруд не слишком мне нравится.
— А причина?
— Любишь же ты до всего докапываться… Просто, если бы Хейруд не создал этот свой транстайм, не было бы и ограбления. Не говоря уже о Гайлорде, которого я убил и с которым теперь разговариваю, от чего у меня каждый раз спина покрывается инеем… Короче говоря, я не люблю безрассудства. Хейруд прежде всего обязан был задуматься о том, может ли, и каким образом, его изобретение повредить миру. Чем важнее ты и умнее, тем больше и чаще ты должен об этом думать. Чем выше кто-то поднимается над серой массой, тем он опаснее именно для нее, для мира, поскольку мир — это и есть серая масса.
— Ну… не могу не признать, что в чем-то ты прав… Но ведь нельзя предвидеть всех возможностей того, как будет использовано изобретение…
— Может, и нельзя, но нужно! Что мне с того, что Маркс передо мной извинится?
— Кто?
— Никто, это старая шутка.
— А ты учел, что следовало бы подумать, что важнее: применение изобретения на пользу обществу или его личное использование в каких-либо преступных целях? Ведь, рассуждая так, как ты, можно было бы сказать, что авторучка, используемая для написания анонимных писем, стала причиной многих человеческих трагедий. Не буду тебе напоминать, чем грозит специфическое применение вакцины от СПИДа… Можно и так…
— Это другое дело. Здесь же мы по определению имеем опасную игрушку. Скажи, кому и зачем нужна машина времени? Особенно если ее использование каждый раз влияет на наш мир. Подглядывание и воровство, ничего другого мне в голову не приходит.
— Что касается первого — это лишь развлечение.
— Знаешь, мой любимый писатель конца прошлого века создал образ героя, автора шуточных фантастических рассказов. Так вот, этот автор как-то раз рассказывает такую историю. На планете Одальну живут проститутки, которые в состоянии удовлетворить сексуальные запросы любого существа. Некий землянин попадает на Одальну и, вспомнив рассказы случайного знакомого, решает воспользоваться услугами этих меняющих форму дочерей Коринфа. Кроме способности менять внешность, они могут размещать свои половые органы в любом месте тела, а легенда гласит, что даже и за его пределами. Наш герой пользуется возможностью развлечься с таким существом, затем проваливается в сон, полный фантастических воспоминаний, а когда просыпается, чтобы удовлетворить свои физиологические потребности, оказывается, что его члена нет на месте. Он обнаруживает его под правым коленом, мчится к местному врачу и узнает, что последствием безумных, единственных в своем роде забав с одальнуанками является так называемый блуждающий член, который перемещается с периодичностью примерно в двое суток. Это заболевание неизлечимо, не помогает даже кастрация. Член исчезает в одном месте и появляется в другом, совершенно непредсказуемым образом.
Я встал и подошел к двери. Еще до того, как я успел до нее дойти, меня догнал вопрос Дуга:
— А мораль? — Он подождал три секунды и добавил: — Не играй с незнакомыми игрушками, если не хочешь ходить с хреном на лбу?
— Отлично! — Не оборачиваясь, я хлопнул несколько раз в ладоши и взялся за ручку.
— Оуэн? Я читал все, что написал Воннегут-младший, и не помню, чтобы Килгор Траут рассказывал подобную историю.
— Я имел в виду другого знаменитого писателя, Е. Т.
— Е. Т. — это инопланетянин из фильма!
— Ну тогда, может быть, Е. Д.?
Я толкнул дверь и вышел. Она закрылась за мной, заглушив голос Саркисяна. Впрочем, то, что я успел услышать, не предвещало интересного продолжения.
Два дня я провел с Филом, с удивлением отметив, что в его на первый взгляд нестандартных запросах не так уж и мало истины. И в самом деле — почему бы не спустить воду из бассейна, если в нем все равно никто не купается? Я вспомнил свое детство, сопровождавшееся множеством запретов. Может быть, именно поэтому я до сих пор не в состоянии расслабиться и развлекаться на полную катушку. В итоге я понял, что дети, хотя и кажутся нам лишенными тормозов или даже разума, руководствуются своеобразной логикой, которая вовсе не является столь уж идиотской, извращенной и невообразимой. Во всяком случае, мы с Фил )м начали друг друга понимать. Впрочем, он взрослел с каждым днем.
Вечером, когда я пытался, пользуясь его отсутствием, поделиться с Пимой своими последними впечатлениями, позвонил Дуг и пригласил меня к себе.
— Стая наших стервятников наконец установила предположительный возраст Скайпермена на момент его смерти, — сообщил он. — С точностью до четырех лет. Итак, ему было сорок четыре, плюс-минус два года, что дает нам две тысячи семьдесят второй год. Плюс-минус два, черт побери.
— Значит, нужно нацеливаться на две тысячи семьдесят четвертый? — не то подтвердил, не то спросил я.
— Да.
— А что Хейруд?
— Ему уже все равно, «куда» нас доставить. Он полон оптимизма, радостно потирает руки и говорит: «Fortes fortuna adiuvat».
— У тебя есть претензии к Хейруду? — язвительно спросил я.
— Сейчас он будет здесь. Немного злился, что мы отрываем его от каких-то расчетов или еще чего-то, но обещал прийти.
Мы с Дугом почти одновременно кивнули. Ник фыркнул, словно удивляясь нашему столь ничтожному интересу к происходящему, но он был неправ — невозможно две недели жить с нервами, натянутыми, словно провода высокого напряжения морозной зимой. Возбуждение спало, осталось лишь томительное предчувствие чего-то важного, что должно произойти в будущем. И это что-то явно приближалось.