Я отмахнулся. Когда флаер уже взлетал, моя рука оказалась поблизости от бара, что я счел добрым предзнаменованием. Двумя коктейлями позже мы приземлились в Буллстоке.
Меня разбудило прикосновение холодного носа Фебы. Открыв глаза, я сразу же вспомнил о том, что должен был сделать еще вчера. Сначала меня это разозлило, потом обрадовало — мне нечего было бы делать, если бы не отвратительная память. Я перевернул Фебу на спину и пощекотал ей живот, а затем помчался в ванную.
— Феба? — услышал я снизу. — Ты его разбудила? Лай собаки успокоил Пиму. Я побрился, принял
душ и быстро оделся. Как я и предполагал, меня ждали к завтраку, даже Феба лишь попробовала свою кашу и сидела возле миски с маленькой кучкой беловатой массы на кончике носа. Я торжественно уселся за стол и прошептал:
— Давайте завтракать…
Фил радостно набросился на свою овсянку, за полсекунды до этого Феба сунула нос в миску. Мы ели молча, иначе Фил забросал бы нас лавиной слов. Он ждал повода, но стоило лишь ему открыть рот, как мы тут же укрощали его взглядами. Только когда я потянулся за сигаретами, он радостно крикнул:
— А я знаю, для чему у собак…
— Надо говорить не «для чему», а «почему», — вздохнула Пима.
— Что?.. — Она явно выбила его из колеи. — А… Для чему не говорят «для чему»?
— О господи… — простонала Пима.
— Так что там насчет собак?
— Собак?.. — удивился он.
Я рассмеялся, выпустив облако дыма. Фил спрыгнул со своего стула и молниеносно вскарабкался мне на колени. Я приложил палец к губам и вытаращил глаза:
— Если минуту посидишь тихо, то мы поедем далеко-далеко.
Он кивнул и глубоко вздохнул. Я поднял руку и стал вглядываться в циферблат часов.
— А минута — это много? — тихонько спросил он.
Я крепко обнял его, и мы вместе свалились со стула. Он завопил еще до того, как я начал его щекотать. Феба поспешно проглотила последний кусок и бросилась на спасение, сунув мокрый, облепленный кашей нос мне под локоть и пытаясь освободить Фила.
— Взять его! Фе-хе-хе-ба! — верещал он, извиваясь в моих объятиях. — Так нельзя!!!
Пима закурила и стала не спеша собирать посуду.
—. Наверное, я переселюсь в сумасшедший дом. Там намного спокойнее… — заявила она, уходя в кухню.
Мы упали на ковер, выбившись из сил. Феба быстро дышала, следя за малейшим моим движением.
— А помнишь, как мы были в луна-парке для собак?
— Угу…
— Лучше всего было, когда Феба гналась за зайцем на ленте, да? — Не ожидая подтверждения, он продолжал: — А как она качалась на том движущемся ковре и как проваливалась в дырки… И те огромные мячи, да? Ни одна собака не могла их укусать…
— Не «укусать», а «укусить», — сказал я.
— Ладно… Укусить. — Он немного помолчал. — А куда мы поедем?
— И правда, куда мы поедем? — отозвалась Пима из кухни.
— Может, слетаем в Обезьяний Рай в Брюстоне? — Фил энергично кивнул, а Пима удивилась, но воздержалась от комментариев. — А потом на машине вернемся домой. Как раз у нас на это уйдет целая неделя.
— И Феба с нами… — поставил условие Фил.
— Ясное дело. — Я посмотрел на Фебу. — Хочешь с нами?
В итоге мне пришлось смыть с головы кашу и переодеться в чистое. Лишь сорок минут спустя мы сели в маленький самолет.
Широко разрекламированный Обезьяний Рай мне совершенно не понравился. Фил же чувствовал себя на седьмом небе. Феба выглядела крайне несчастной — ей пришлось полтора часа провести в камере хранения, что для такой дамы было весьма чувствительным ударом по самолюбию. Как только взятый напрокат «ариэль» включился в общий поток машин, я позволил Филу сесть за бездействующий руль, а сам пересел назад и минут десять извинялся перед обиженной собакой. Потом мне удалось надеть Филу на голову наушники.
— Ну, рассказывай, — потребовала Пима с переднего сиденья.
— Что рассказывать?
— С чего вдруг такой праздник?
— Ладно. — Тянуть дальше не было никакого смысла. — Скоро мы будем проезжать места, где я хотел бы кое-что выяснить. Соединить, так сказать, приятное с полезным.
— Полезное — это мы, — утвердительно сказала она.
— Конечно…
— Ну а вообще как дела?
— Вообще? Неплохо… Я побывал в гостях у Ника и Дуга. Передавали вам привет. Может, как-нибудь сами к нам заглянут.
— Ага… — Она прикусила нижнюю губу и внимательно посмотрела на меня. — Все так серьезно?
— Не знаю. Просто не знаю. На первый взгляд ничего особенного: кто-то пытался убить моего клиента, а кто-то другой ему помешал, но я не могу найти ничего, за что можно было бы зацепиться. Поэтому я подключил Ника, впрочем, у него как раз очередная депрессия, так что ему это будет только на пользу. А что касается Дуга… — Я улыбнулся и покачал головой. — Хотел уговорить его сделать кое-что, но оказалось, что я попал пальцем в небо, а он неплохо развлекся за мой счет.
Через два часа за окном мимо нас промчался указатель с надписью: «Корн Лейк». Я пересел на переднее сиденье. Мы въехали в лес солнечных батарей, и мне пришлось объяснять Филу, что это такое и для чего предназначено. Когда я уже заканчивал лекцию, мы увидели запыленный щит с рекламой мотеля и ресторана.
— Давайте пообедаем, — предложил я.
Перебросив Фила назад, я включил ручное управление. Вскоре мы съехали в ответвление и остановились на площадке перед низкопробным мотелем из металла, пластика и бетона. На стоянке, кроме нашей, стояла только одна машина. Мы вошли в ресторан и сели за ближайший столик. Еще за тремя сидело по одному человеку; официантка подошла почти сразу. Я понял, куда деваются старшие сестры красивых девушек за окошечками касс и банков. Провинция поглощает любое их количество… Мы заказали телячьи котлеты и мороженое; не испытывая каких-либо иллюзий в отношении качества блюд, я направился к бару за противоядием для себя и Пимы. Симпатичная барменша, возраст которой вполне вписывался в мою только что сформулированную теорию, умело смешала два отличных мартини. Я протянул ей пятидолларовую банкноту и вежливо отказался от сдачи. Беря пятерку, она странно посмотрела на меня и тихо рассмеялась. Я удивленно остановился; женщина еще раз бросила на меня взгляд и смутилась.
— Извините, это я сама над собой. — Она покраснела. — Знаете, этот мотель — словно ссылка. От скуки не знаешь, что делать. У меня самое большее пять клиентов в день, так что можете себе представить мои заработки. — Я сочувственно кивнул. — А уж размер чаевых вы и представить себе не можете. — Она покачала головой. — Ноль ведь невозможно представить, верно? И вдруг за один месяц я получаю чаевые, превышающие все прочие за три, даже четыре года. Сначала один пожилой господин, причем два раза, сегодня вот опять… Мне будет очень грустно прожить еще три года без столь щедрых чаевых.
— Нужно быть оптимистом, — сказал я, пробуя мартини.
— Здесь не получится. — Она снова покачала головой. — С тех пор, как вокруг автострады вырос тот черный лес, почти никто там не ездит. Только те, кто спешит, а они, в свою очередь, не останавливаются.
Я пожал плечами и кивнул на прощание. Еда оказалась не такой уж плохой, но я уже настолько был готов к худшему, что не в силах был изменить своего мнения. Мартини оказался весьма недурным, зато кофе — мутным, словно вода в Янцзыцзян, и точно таким же на вкус.
Мы сели в машину под аккомпанемент непрекращающейся болтовни Фила, изливавшего на нас поток своих впечатлений. Феба залаяла, поторапливая нас. Я потянулся к кнопке зажигания, но остановился на полпути. Что-то меня смущало, какой-то фрагмент сегодняшнего дня вертелся в моей памяти, настойчиво привлекая к себе внимание, но я не мог понять, в чем дело. Я вышел из машины и под предлогом прогулки с Фебой прошелся вокруг мотеля, выкурив за это время три сигареты. Я злился на себя и одновременно был полон надежд. Я прокрутил в памяти весь день, кадр за кадром, почти секунду за секундой, и лишь дойдя до обеда, с облегчением вздохнул и быстро вернулся в бар.
— Еще один мартини, — попросил я барменшу. — И — не могли бы вы сказать несколько слов о том пожилом…
— Пожалуйста. — Она взглянула на календарь и несколько мгновений что-то подсчитывала, прищурив глаза и одновременно наливая в бокал джин. — Первый раз он был здесь двадцать девятого апреля, днем… Это был понедельник. Ему было лет шестьдесят, может быть, больше, но он из тех, кто хорошо держится. Аккуратно одетый, хорошие манеры, почти наверняка из класса эксплуататоров. Приехал на синем «блюболле». Выпил странный «манхэттен» с обратным соотношением виски и чинзано, заплатил десятку и попрощался. — Она подала мне бокал. Я закурил. — А второй раз… — Она снова посмотрела на календарь. — Ну да! Позавчера. Точно. Выпил то же самое, заплатил так же и уехал.