Противник, видимо, слегка сбитый с толку моей неподвижностью, прикусил губу и задумался, пытаясь определить мои намерения. Капля пота скатилась по моему носу и упала на землю. Я мог бы поклясться, что услышал ее плеск, и одновременно трубка пращи совершила короткое резкое движение, на этот раз снизу вверх; внезапно меня как будто отпустило, я вновь обрел подвижность и встал боком к траектории полета шарика. Я успел заметить, как он высек искру, ударившись о бетонную стену, и на долю секунды у меня перед глазами, в полутора десятках сантиметров от носа, мелькнула тонкая, в четверть волоса, крогтановая нить. Я мог схватить ее, обмотать вокруг руки и попытаться вырвать трубку, но когда-то я видел, сколько времени заняла операция по пришиванию четырех пальцев именно такому же наивному, как я. Когда шарик устремился в обратный путь, я молниеносно наклонился, сорвал с ноги ботинок, надел его на левую руку и переместился вправо. Моему противнику приходилось либо бросать шарик с того же самого места, что сужало угол обстрела и облегчало мне защиту с помощью ботинка, либо, желая расширить угол, ему пришлось бы подойти ближе, а это ослабляло силу удара шарика — оптимальное расстояние выстрела из его трубки составляло метров шесть-семь. Он слегка качнул головой, словно кобра, и бросил шарик еще раз. Я отразил его не слишком удачно — шарик скользнул по подошве и ударил меня в бедро. Я застонал сквозь зубы, а противник что-то коротко прохрипел, а может быть, просто рассмеялся. Он снова быстро бросил шарик и промахнулся, а потом еще раз, не целясь. Снаряд угодил мне в область печени, заставив согнуться от боли. Мне удалось ударить ботинком по шарику, когда он начал возвращаться в трубку; он отлетел по широкой дуге, а противнику приходилось следить за его полетом, если он не хотел, чтобы вокруг его запястья обмоталась острая, как луч лазера, нить. Я со всей силы швырнул в него ботинком, одновременно совершив два самых длинных в моей жизни прыжка. Наконец я увидел его глаза — взгляд был обеспокоенным, но не более того. У него все еще было преимущество — шарик уже почти вошел в трубку, а я все еще был в двух шагах от него. Ботинок играл лишь психологическую роль и даже в этом качестве себя не оправдал. Я нырнул вперед, пытаясь в прыжке дотянуться до его ног. Послышался щелчок вошедшего в трубку шарика, и я увидел, как напрягаются мышцы запястья противника.
В то же самое мгновение что-то мелькнуло между его ногами и углом одного из гаражей. Противник метнулся вперед, пролетел надо мной, а я схватился вместо его ног за воздух и грохнулся на твердый пол. Переворачиваясь на спину с максимально возможной скоростью, я услышал его стон. Феба, прекрасная, чудесная собака, сжала зубами руку с пращой и, не обращая внимания на вопли мужчины, держала его на земле. Я поднялся и заковылял за своим ботинком. Когда я вернулся, лицо мое было уже совершенно сухим, и во мне было столько ненависти, что я мог бы I ею сжечь неприятеля. Проверив его карманы и несколько мест, где он мог бы спрятать какой-нибудь сюрприз, я сильным пинком по костяшкам пальцев выбил пращу из его руки и отошел на шаг.
— Отпусти! — сказал я.
Феба тотчас же отошла от мужчины; я велел ей стеречь его и обратился к недавнему противнику:
— Ну, вставай… Наглотаешься пыли и будешь кашлять…
Я почувствовал, что меня все еще бьет дрожь. Несколько мгновений назад меня коснулась не столько смерть, сколько страх перед ней, и за это кто-то должен был заплатить. Незнакомец — шляпа свалилась с его головы, и я увидел редкие волосы на его макушке — поднял лицо и посмотрел на меня. Я отошел чуть дальше, по пути раздавив его шляпу.
— Вставай! — Я шаркнул ногой, и горсть пыли полетела ему в лицо.
Он тряхнул головой и начал подниматься. Когда он уже стоял на ногах, я подошел и замахнулся для хука справа, который в последний момент заменил на преднамеренно неудачный прямой слева, чтобы отвлечь его внимание, и лишь затем завершил правым в солнечное сплетение. Противник довольно ловко блокировал удар слева и, уклоняясь, получил хук в ребро. Кость хрустнула и подалась, но я почувствовал на скуле его правый кулак. Кровь из прокушенного собакой запястья брызнула мне на лицо. Мы отскочили друг от друга. — Кто тебя на меня натравил? — спросил я. Он бросил взгляд на лежащую у стены Фебу и вздохнул.
— Кто-то… — ответил он.
— Скажешь — отпущу, — пообещал я.
— А я тебя не отпущу! — пообещал он в ответ. Он пошевелил руками, словно разминающийся боксер, и двинулся ко мне. Я качнулся вбок, и тогда он выбросил вперед ногу. Он не мог знать, что со времени встречи с Алмазной Пяткой именно к такому приему я отношусь серьезнее всего.
Уклонившись влево, я подбросил его ногу вверх и со всей силы пнул его в пах, однако он успел подтянуть вторую ногу и, хотя свалился на землю, сумел опрокинуть меня на бетон. В следующую секунду он обрушился на меня и стиснул пальцы на моей шее. Он хотел даже ударить меня головой о землю, но я быстро выломал ему мизинцы, развел его руки в стороны и стукнул лбом по носу. Дальше все уже пошло гладко — я вскочил на ноги, помог ему встать ударом с размаху в лицо, два пинка между ног отбросили его к стене, два удара ребром ладони по мышцам плеча заставили его руки беспомощно повиснуть. Я отошел на несколько шагов, словно для разбега.
— Кто? — спросил я.
Он пошевелил правой ногой, готовясь блокировать удар по гениталиям, и закашлялся; под носом у него возник и тут же лопнул красный пузырь.