Искренне Ваш,
Канцелярия мэра».
«Дорогой мистер Флетчер!
Я прочитал о том, как вы спасли женщину на мосту. Я тоже нуждаюсь в спасении. Родители ужасно меня третируют. Они ни разу не свозили меня в «Диснейленд». Пожалуйста, приезжайте и спасите меня».
Томми, адрес указан выше».
«Дорогой мистер Флетчер! Хотя я и присоединяюсь к миллионам тех, кто воздает Вам должное за проявленный в воскресенье героизм, когда Вы спасли женщину от самоубийства, только я и мой помощник, мистер Смит, знаем, что Вас нельзя назвать абсолютно честным человеком. Я прочитал статью о Вашем деянии в утреннем номере „Кроникл“. По помещенной в том же номере фотографии, мы узнали человека, заглянувшего к нам в прошлый четверг и назвавшегося Джеффри Армистедом. Вы показали нам бумажник, сказав, что нашли его неподалеку от отеля. Бумажник, вместе с находящимися в нем двадцатью пятью тысячами долларов, принадлежал, по Вашим словам, некоему мистеру Джеймсу Сейнту Э. Крэндоллу. Именно эти фамилии, Армистед и Крэндолл, мы сообщили полиции. Вы также заверили нас, что заявите о находке в полицию. Похоже, Вы этого не сделали. Более того, как явствует из статьи, с прошлой пятницы Вы уже не работаете в „Ньюс-Трибюн“ (нам Вы заявляли, что зарабатываете на жизнь парковкой автомобилей). Все вышесказанное указывает на то, что Вы не намерены возвращать деньги законному владельцу. Мистер Смит и я полагаем справедливым предупредить Вас, что мы этого так не оставим и поставим в известность полицию о Вашем настоящем имени и месте жительства. Несомненно, они свяжутся с Вами и потребуют передать деньги им, чтобы потом, после получения соответствующего заявления, вернуть все двадцать пять тысяч тому, кто их утерял. Искренне Ваш, Жак Кавалье, Управляющий отеля „Парк-Уорт.“
ГЛАВА 28
– Где тысяча долларов?
– Так-то ты меня встречаешь.
Мокси заявилась около полуночи. Переступив порог, бросила на пол дорожную сумку. Молния была сломана и из сумки торчали сценарий, задник кроссовки и кончик полотенца.
– Привет, – Флетч не поднялся с дивана.
– Привет.
– Похоже, ты совсем вымоталась.
– Я действительно вымоталась. Репетировала с полудня. А ты, я вижу сгорел.
В полумраке гостиной Мокси вгляделась во Флетча.
– Да, сгорел. Заснул на пляже.
– Весь сгорел?
– В каком смысле?
– Все тело?
– Нет. Кое-что осталось.
– Ладно, это неважно. До премьеры все пройдет. Завтра, конечно, ты будешь выглядеть довольно-таки странно. На репетиции.
– Я не собираюсь завтра на репетицию.
– Флетч, ты должен.
– Должен?
– Сэм не подходит для этой роли. Он слишком тяжеловесен. Слишком увлечен собой.
– Ты забыла упомянуть про его массивные ляжки.
– Глядя на него можно подумать, что мы репетируем «Трамвай „Желание“ <Пьеса американского драматурга Теннесси Уильямса (р. 1911), написанная в 1947 г. и поставленная во многих странах мира, в том числе и в России.>. Он не понимает, что наш спектакль комедия. Я сказала Полу, что завтра ты обязательно придешь.
– Пол – это режиссер?
– Пол – это режиссер. Он согласился попробовать тебя, хотя и знает, что ты никогда не играл. Естественно, в театре.
– Завтра меня в театре не будет. Ни завтра, ни послезавтра, ни в любое другое завтра. По-моему последняя фраза вполне сгодится для какой-нибудь пьесы.
– Конечно. Я же говорила тебе, что ты прирожденный актер.
– Сегодня я уже исполнял стриптиз. Причем без музыки.
Мокси вынимала вещи из дорожной сумки и выкладывала их на пол.
– Тебя похитила и изнасиловала банда мексиканских герлскаутов <Девочки-подростки.>?
– Не совсем. Таможня. По пути домой. Таможенная служба Соединенных Штатов Америки. Они завели меня в маленькую комнату, заставили раздеться, а затем поковырялись во всех отверстиях. Спасибо, что не вспороли живот.
– Серьезно?
– Еще как серьезно. Мне это не понравились. Они прорентгенили мои башмаки, чемодан, зубы.
– Это ужасно.
– Они два часа возились со мной. Или во мне.
– Ради чего?
– Не могли поверить, что мужчина моего возраста будет добираться до Пуэрто де Сан-Орландо на трех самолетах, чтобы провести на пляже лишь тридцать часов. Я сказал им, что у меня появилось немного свободного времени и я использую его, как мне того хочется.
– Они приняли тебя за контрабандиста. Искали наркотики или что-то еще.
– Что-то еще, – Флетч подхватил с кофейного столика письмо из канцелярии мэра. – Разве можно так обращаться с Лучшим гражданином месяца.
Мокси присела рядом с диваном на колени, обняла Флетча.
– Ах ты мой бедненький. Тебе удалось пукнуть, когда они полезли тебе в задницу?
– Конечно, и наличные, больше тысячи долларов, говорили отнюдь не в мою пользу.
– В конце концов они извинились перед Лучшим гражданином?
– Они пообещали поймать меня в следующий раз. А теперь позволь спросить, где тысяча долларов?
– Какая тысяча долларов?
– Тысяча долларов, которую ты взяла из бумажника.
– А, та тысяча долларов.
– Та самая.
– Я купила свитер.
– За тысячу долларов?
– Юбку. Пластинки. И немного болонской колбасы. Хочешь сэндвич с колбасой?
– Мы могли бы обойтись более простой пищей.
– И машину.
– Машину!
– Маленькую машину. Меньше твоей.
– Что же это за машина?
– Желтая.
– Желтая машина. Понятно.
– Она так забавно бибикает.
– Маленькая желтая машина с бибикалкой. Я все правильно понял?
– Кажется, у нее есть двигатель. И замок зажигания, который, к тому же, и работает.
– Какое счастье. Кто полезет в двигатель при работающем замке зажигания. Последний может и обидеться.
– Мне нужна машина. До театра путь неблизкий.
– Значит, от тысячи долларов не осталось и следа.
– Ну что ты такое говоришь! У меня есть свитер, юбка, несколько пластинок, кстати, очень хороших, машина, колбаса. От тысячи долларов не осталось бы следа, если б я выбросила банкнот в окно. Хочешь сэндвич с колбасой?
– Естественно.
На кухне Мокси мазала горчицу таким тонким слоем, что колбаса даже не прилипала.
– Ты хочешь растянуть эту банку до тех времен, когда все люди станут свободными? – спросил Флетч.
– Что растянуть? – не поняла Мокси.
– Горчицу, – он взял у нее нож и банку с горчицей, от души намазал ее на хлеб.
– А что ты делал в Мексике? – полюбопытствовала Мокси. – Помимо контрабанды наркотиков и алмазов и прогулок на яхте?
– Я поехал повидаться с Чарлзом Блейном. Вице-президентом и начальником финансового отдела «Уэгнолл-Фиппс».
– Однако.
– И он сказал мне, – Флетч осторожно накрыл приготовленный сэндвич верхним куском хлеба, – что получал служебные записки от покойника.
– Кажется, я читала об этом в газете.
– Ты, как всегда, права.
– Так что ты узнал нового?
– Очевидно, их писал не покойник.
– Как приятно это слышать. А то мне уже стало как-то не по себе.
– Так от кого, по-твоему, он получал служебные записки?
– Должно быть, от мадам Палонки.
– Должно быть, – Флетч протянул Мокси сэндвич. – А кто такая мадам Палонка?
– Медиум из Сан-Франциско. Передает послания от умерших. Горчицы ты переложил.
– Кто мог ставить на служебных записках подпись «Томас Бредли» после смерти Томаса Бредли?
– Секретарь, привыкшая к установившемуся порядку?
– Кто управляет «Уэгнолл-Фиппс»?
– А кого это волнует?
– Полагаю, и они думали, что всем на это наплевать.
– Они были правы. А кто эти «они»?
– Великие «ОНИ». Понятия не имею.
– Но тебе-то не наплевать.
– Я должен с этим разобраться, или придется признавать, что я – ничтожество.
– Фу! Что за выбор! Быть кем-то или не быть никем... Что бы это значило? Быть кем-то или кем-то... Боже мой! Ты меня совсем запутал.