"Неужто всё-таки ехал с их стороны, с проводником, да остался без него? Татарам, известно, верить ни в чём нельзя. Всё равно что-то здесь не то".
Иван подошёл к иноземцу, строя в уме фразу, чтоб вежливо, но без подобострастия, на латинском языке. Читать-то он умел почти свободно, а говорить на латыни ему доводилось нечасто. Однако она не понадобилась. Тот, по-дурацки лыбясь, заговорил сам. На русском.
Загадок от этого меньше не стало. Скорее, они стали множиться (как жиды вокруг прибыльного дела). Например, Иван не смог опознать говор пришельца. Что-то вроде смеси полтавского с московским и ещё каким-то, казаку неведомым. Видимо, на языке, иноземцу не родном, так как было заметно, что он подбирает слова, прежде чем их произнести.
Иван решил не тянуть кота за хвост. В отличие от большинства характерников, ломать над странностями голову он не любил. Воспользовавшись тем, что их глаза встретились, "надавил" на собеседника, сломил его волю. Ни мгновенья не сомневаясь, что тот теперь в его полной власти. По силе характерницкой мало кто с ним мог сравниться, а уж по умению давить на собеседника так, пожалуй, никто. И сколько же раз он за последующие годы жалел, что чёрт (а кто же ещё?) подтолкнул его разбираться с этими несчастными татарами, забери нечистый их души.
Невелик труд для характерника подавить волю обычного человека, можно сказать, плёвое дело. Пусть обычным его можно было назвать с таким же основанием, как самого Ивана — турецким султаном. Иноземец оказался совсем не иноземцем, а человеком из далёкого будущего. О чём он, по-прежнему с дурацкой улыбкой, сообщил характернику.
Иван был готов к тому, что иноземец окажется подсылом. Схватить его, выпытать всё, обеспечить гаду длинное и нескучное расставание с жизнью он сумел бы. — "Ну не позволять же иезуиту умереть легко и быстро? Боже Всемогущий, тебе ведь они, перевертни, тоже, надеюсь, противны?"
Иван был готов, что иноземец окажется попавшим в беду безобидным учёным. Порасспрашивав его, он проводил бы беднягу в безопасное место.
"Но, бесы проклятые, пришелец из будущего…"
Нет, вы не подумайте, что Иван Васюринский — легковерный дурень, которого легко обвести вокруг пальца. Среди характерников дураков быть не может, а он был именно характерником. Не из последних, кстати. Кто усомнится, может на Запорожье поспрашивать. Хотя, грешным делом, когда услышал, что рассказывает Аркадий, ушам своим не поверил. Переспросил даже. Потом растерянно пытался обдумать невероятное известие, но в голове всё перемешалось, ничего толкового сообразить он не мог. Даже стыдно стало от своей растерянности. Знал бы он, какой сумбур был в голове этого самого лже-иноземца ещё недавно.
Хорошо, что у него с собой вещи из их двадцать первого (да, не семьдесят пятого, как считает православная церковь, а двадцать первого, по исчислению католиков) века. Мо-биль-ник. Малюсенькая коробочка с прозрачным (но не из стекла!) окошком. Вообще-то, этот самый мобильник служил там для переговоров на расстоянии (ох как бы пригодились такие штуки и сейчас!), но мог и картинки снимать (снимать с чего? Правильнее было бы рисовать…). И запоминать. Картинки-то из этого самого будущего Ивана, будто вражеская дубина по голове ударили. Поверил он этому Аркадию. Сразу поверил.
То есть сначала сам перекрестил, потом заставил перекреститься этого Аркадия. Посомневавшись, вытащил свой висевший на груди крестик (кипарисовый, из Иерусалима, в Иордане освящённый) и потребовал поцеловать. Аркадий выполнил требование не задумываясь и, от прикосновения к освящённому кресту, корчиться не стал. Сам вытащил из-за пазухи похожий крестик и похвастался, что куплен в Израиле, на Святой Земле, освящён в Иордане. Святой воды с собой у Ивана не было, пришлось поверить так.
Сел Иван на землю. Уставился невидящим ничего взглядом вдаль. Призадумался. Так и просидел немалое время, отключившись от всего окружающего мира. С кулешом в голове. Только закипающим в голове-казанке, и неизвестно когда поспеющем.
"Чёрт меня на охоту понёс! Мог бы и кашей поужинать. А ведь точно, тут без чёрта не обошлось!"
Что делать с этим, как он сам сказал, попаданцем, Иван не знал. Но дал себе клятву поймать сотворившего эту пакость беса и вбить в него все христианские истины. И прознай об этой клятве некоторые запорожцы, они своих знакомых чертей (в подобных знакомствах подозревалось немалое количество уважаемых казаков) предупредили бы о серьёзной опасности. Они-то знали, что с клятвами Иван Васюринский не шутил. А знакомиться с христианскими ценностями в руках озверевшего запорожца… ну, ОЧЕНЬ сомнительное удовольствие. Хотя верующему человеку жалеть нечистую силу вроде бы не полагается.
О неудобствах, проистекающих от акселерации и технического прогресса.
Всё тот же полдень и после, 23 марта 1637 года от Р. Х.
Казак при ближайшем рассмотрении имел внешность ещё более сомнительную и вызывающую опаску, чем при взгляде издали. Такого ночью в переулке встретишь — сам без всяких просьб за кошельком полезешь. Ещё будешь благодарить, что бить не стал. Вот только ощутимый запах трав, забивавший даже вонь застарелого пота, не гармонировал с внешностью.
"Неужели и в те времена мужские лосьоны или одеколоны существовали?"
Ростом с Аркадия, но шире в плечах (а они и у попаданца не узкие), с движениями, как у крадущегося Сигала, грубо вырубленной (наверняка из чего-то твёрдого) рожей самого разбойного вида, с пронзительными чёрными глазами. Аркадию сразу вспомнились рассказы о существовавших среди запорожцев колдунах. Под их прицелом у него мгновенно вылетели из головы скороспелые прикидки о том, кем бы ему стоило назваться. Начал вываливать, как на исповеди, всё, о чём спрашивал этот казак. Речь полилась из пришельца, как полноводная река из большого озера. Да эта река быстро наткнулась на пороги непонимания. Оба как-то естественно перешли на русско-украинский суржик, но суржик казака существенно отличался от суржика Аркадия. То и дело приходилось пояснять, то одному, то другому, что имелось в виду, задавая вопрос или отвечая на него. Несмотря на предельную честность ответов Аркадия и удивительно толерантное (особенно поразительное, если видишь собеседника) отношение казака к невероятным вещам, ему сообщаемым.
Попаданца напрягали многочисленные полонизмы, латинизмы, проскакивавшие в речи предка. Но, особенно, старославянские слова и цитаты из Святого писания (в вопросах!). Несмотря на бандитский вид, казак оказался весьма грамотным и начитанным товарищем. То есть паном (?). Беда была в том, что и области начитанности у собеседников были разные. Однако диалог продолжался, и казак, назвавшийся Иваном Васюринским (при представлении бросивший на него такой взгляд, будто он должен был знать это имя), к удивлению Аркадия, никаких признаков культурного шока не обнаруживал.
Мобильники его, вроде бы, не очень впечатлили, зато фотографии в одном из них поразили несомненно. Особенно, фото подружки Аркадия в мини-юбке и топике самых что ни на есть экономных размеров. Вы будете смеяться, но мужик, несмотря на мулатного оттенка загар и густую щетину, сильно покраснел (при такой-то дублёной коже!) и явно смутился.
Они поговорили ещё некоторое время, Аркадий даже вспотел, не столько от начавшего к полудню припекать солнца, сколько от усилий по формулированию своих мыслей. Пробрала, наконец, необычность ситуации и нового знакомца. Он прекратил свои расспросы и, сев по-турецки прямо на землю, призадумался.
Аркадий смог хоть немного расслабиться и привести свои мысли в порядок. И настроение его стало стремительно ухудшаться.
"С чего это я так разоткровенничался? Была ж мысля порасспрашивать местного товарища и, исходя из узнанного, придумать себе легенду. А я, вдруг вываливаю на предка такие новости, свечу перед ним артефакты из будущего… что это на меня нашло?"
Аркадий полез чесать затылок. В придачу, он вдруг, (опять вдруг, всё время вдруг), сообразил, что так и не удосужился спросить в какой год, да что там год, в какой век его занесло.