Задев невинные с виду розовые цветы, граф резко отшатнулся. Никто не засмеялся, но он не удивился бы, если бы у всех его подчиненных началась истерика.
— Никого из них не видно.
Саалахан спрыгнул с лианы и подошел к хлипкому шалашу из нескольких больших листьев, укрепленных в развилке ветвей. Флинкс и Тил уже забрались под их сень, а дети со своими фуркотами играли неподалеку.
— Я ходил далеко. — Саалахан с ворчанием уселся, подобрав под себя все лапы.
Флинкс уже давно не ощущал присутствия а-аннов, что подтверждалось словами Саалахана. Куда они подевались, не имело значения. Важно одно: уцелевшие а-анны не стали преследовать беглецов. Возможно, рептилоиды задумали какую-нибудь подлость, но Флинкс разберется с ними позже. Сейчас ему вполне достаточно того, что граф Каавакс со своими подчиненными находится далеко.
— Они отступили. Временно. — Флинкс погладил пальцем мягко светящийся путевод.
— Или погибли. — Из широкой груди Саалахана вырвалось урчание — фуркот смеялся. — Трудно преследовать своих врагов, если ты мертв.
— Нам просто повезло.
— Ну да — как Кисс. — Туватем игриво и в то же время не без гордости легонько шлепнула девочку.
Флинкс поднял взгляд. Они находились на третьем ярусе — излюбленном ярусе людей, и небо было в сотнях метрах над ними. Пип спала, уютно свернувшись на плечах Флинкса.
— А-анны — существа непредсказуемые. Они могут искать нас сверху — у них есть второй шаттл. И в следующий раз поблизости может не оказаться деревьев, которые помешают им сесть.
— Такие деревья есть везде, — уверенно возразил Саалахан. — Иначе лес сильно страдал бы от пожаров.
Флинкс не стал говорить о том, на какие чудеса способна техника а-аннов. Трудно спорить с фуркотом. У Саалахана, казалось, на все был готов ответ.
Он представил себе а-аннский шаттл, лучами, ракетами и огнем дюз торящий себе путь сквозь зеленые заросли. Картина наводила на грустные мысли, но была среди них и утешительная: лес так или иначе даст отпор.
Что-то подсказывало ему, что у а-аннов в этой схватке будет ничтожно мало шансов на победу.
Освободившись от назойливого общества графа Каа-вакса, Флинкс просто радовался жизни. С Пип все было в порядке, Тил пребывала в хорошем настроении, фуркоты затевали всякие игры, а вокруг, куда ни глянь, восхищенному взору открывались чудеса. Флинкс предпочел не задумываться о том, что когда-то и это зрелище надоест ему, как и прежде надоедало все новое и захватывающее.
Рано или поздно придется расстаться и с этой планетой. Интересно, что предпримет теперь граф Каавакс? Отступится? Или не остановится ни перед чем, чтобы завладеть тайной «Учителя»?
Надо, однако, на всякий случай разработать какой-то план. Стараясь не потревожить Пип, Флинкс положил руки под голову и прислонился к стволу. От дерева распространялся приятный острый аромат. Нет, не все диковинки этого мира несут в себе смерть. Коричное дерево высотой не менее шестисот метров укрыло их в своей тени, дало возможность отдохнуть и расслабиться. На самом деле это, конечно, была не корица, но именно такое название приходило на ум, когда он вдыхал упоительный аромат. Чувствуя себя прекрасно, с головой погрузившись в необыкновенное блаженство, Флинкс дышал глубоко и часто; это было что-то вроде массажа, даже не физического, а психического.
Ему было хорошо, очень хорошо. И не потому, что сейчас он пребывал в безопасности, а из-за присутствия трех людей, чьи души были родными лесу, и трех бдительных фуркотов.
Ночью Флинкс долго сидел в скромном убежище, глядя, как дождевые капли бьются по листьям, цветам и ветвям. Заметив Пип, свернувшуюся на монументальной спине Саалахана и напоминавшую цветную татуировку, он улыбнулся. Не сумев однажды одолеть карликовую драконшу, фуркоты теперь притворялись, что не замечают ее. Да, спина большого фуркота, наверно, помягче, чем плечи Флинкса.
Убедившись, что с детьми все в порядке, Тил подсела к нему:
— На что ты смотришь?
— На дождь. И на светлячков — вон они, ловят и запасают воду. На темные силуэты животных, с призывными криками бродящих в ночи. На птиц, разбуженных зыбким лунным светом. — Флинкс нежно улыбнулся Тил. — Здесь так много нового для меня, так много удивительного.
— Не понимаю, — состроила гримаску она.