— Это неправильно, инспектор.
— Считай, что такая у нас семейная традиция. И делай то, что тебе сказано, с тем чтобы положить начало своим семейным традициям. А пока напоминаю тебе, что мне нужна карта Бостона с ломбардами, отмеченными красной точкой, особенно в северной и восточной частях города. Я хочу, чтобы каждую красную точку, расположенную вблизи автобусной остановки или станции подземки, обвели синим кружком. Тебе это ясно?
— Я не понимаю, какое отношение имеют ломбарды к взрыву самолета.
— Видишь ли, пути господа и полицейских инспекторов неисповедимы. А теперь, после этого великолепного ленча, состоящего, спасибо тебе, из сельдерея, замазки и не самого вкусного хлеба, мы сможем найти аэродром Хэнском?
Поднявшись, Флинн смял оберточную бумагу от сандвича в комок и швырнул в мусорную корзинку.
— Ты уже знаешь мой следующий ход, Коки?
Коки, оторвав взгляд от шахматной доски, усмехнулся.
— Не хочешь мне сказать, так? — Флинн посмотрел на шахматную доску. — Придется что-нибудь придумать.
— Инспектор, — Гроувер достал из кармана ключи от автомобиля, — с чего мы едем на аэродром Хэнском?
— Повидаться с одним моим другом, — ответил Флинн. — Он здесь пролетом, на пару минут.
Глава 8
У пандуса, ведущего на летное поле, стоял большой щит с надписью:
«ПРОЕЗД НА ЛЕТНОЕ ПОЛЕ ТОЛЬКО СОТРУДНИКАМ АЭРОДРОМА».
— Поехали, — бросил Флинн.
— Туда же нельзя.
— Другого пути все равно нет.
— Мы же не сотрудники аэродрома.
— Боюсь, нам могут задать этот вопрос.
Гроувер нажал на педаль газа. «Форд» скатился с пандуса на летное поле.
— Инспектор, это же «Ф-100». Истребитель.
— Да, ты прав. Я удивлен, что ты это знаешь.
— С кем вы встречаетесь?
— Давай посмотрим, где он остановится?
— Естественно, направится к зданиям. Ему же надо доложить о посадке.
— Давай все-таки посмотрим.
Самолет использовал лишь малую часть посадочной полосы, свернул с нее на первом же перекрестке, потом повернул налево и покатил к деревьям, окаймляющим дальний конец летного поля.
По небу плыли тяжелые облака.
Гроувер смотрел в зеркало заднего обзора.
— А вот и воздушная полиция.
— Поезжай к самолету.
— А как же «вэпэ»?
— Считай, что их нет. Нельзя заставлять человека ждать.
Гроувер на бешеной скорости погнал автомобиль через летное поле.
— Пока я буду беседовать с моим другом, воздушная полиция, несомненно, даст тебе возможность объясниться. Прежде всего извинись за то, что не предупредил их о нашем приезде. Скажи, что без ошибок у тебя не бывает.
— Только не у меня.
Когда они подъехали, фонари по-прежнему закрывали кабины пилота и пассажира. Двигатели урчали на малых оборотах.
Флинн вышел на бетон летного поля.
Фонарь кабины пассажира медленно отъехал назад.
Б. Н. Зеро отцепил ремни безопасности и снял шлем.
— Привет, Френк.
— Сэр.
Роста в Б. Н. Зеро было три фута и десять дюймов.
Так что с самолета он спускался с помощью изобретенного им метода, поскольку ему не подходили скобы, рассчитанные на нормальный человеческий рост. Хватался за скобу рукой, повисал на ней, нащупывал ногой другую скобу, опирался, перехватывал рукой за следующую, вновь повисал, и так далее.
У Флинна всегда возникало желание помочь ему, как он помог бы ребенку, но он прекрасно знал, что помощь эта будет воспринята как смертельное оскорбление.
Флинн давно уже работал с Джоном Роем Придди — Б. Н. Зеро.
— Я привез тебе чай, Френк.
— Отлично.
Маленький человечек снял перчатки, расстегнул «молнию» летного костюма.
— «Папайя минт». Пробовал его?
— Да, сэр.
— Держи. Выпей за мое здоровье.
— Спасибо, сэр.
— Как Элсбет?
— Отлично.
— Рэнди?
— Отлично.
— Тодд?
— Отлично.
— Дженни?
— Отлично.
— Уинни?
— Отлично.
— Джефф?
— Отлично.
— Ты выглядишь усталым, Френк.
— Да нет. Просто не спал эту ночь.
— Как в прежние времена, да, Френк? До того, как ты и я стали вести размеренную жизнь больших начальников. Маулейк, Хэйпур, Мейфкинг, Суакин. Мы там когда-нибудь спали, Френк?
— Редко.
Семьи у Джона Роя Придди не было.
И он ужасно не любил спать.
Не только крошечного роста, но еще и худой как щепка, он не спал дни и ночи напролет. Но, как бы долго он ни боролся со сном, его все равно мучили жуткие кошмары, он потел, стонал и кричал. За свою карьеру его трижды подвергали физическим пыткам, в трех разных странах. Пытали его мастера своего дела, и всякий раз продолжались пытки по месяцу и больше.