— Мне очень жаль, что ты оказалась нашей работой, Анита.
— И мне жаль, — ответила я совершенно искренне, хотя причина, быть может, была иная.
Джейкоб сел за руль и сказал:
— Пристегнись. Если решишь делать глупости, это на пару секунд тебя задержит.
Я застегнула ремень.
— Значит, следуем твоему плану?
— Да, — ответил он. — Ничего не изменилось.
— Значит, вы все равно убьете тех, кого я люблю, если я не подниму мертвеца для вашего клиента?
— Да, — ответил он.
— Да, — подтвердил сзади Никки.
— Что ж, тогда все ясно.
— Да, — сказал Джейкоб, заводя машину, — все ясно. Ты убьешь нас, если сможешь и будешь при этом уверена, что это не поведет к смерти твоих мужчин. Мы тебя убьем, если ты нас вынудишь.
— Отлично, — согласилась я. — Теперь мы все знаем правила.
— Отчего ты не боишься? — шепотом спросил Никки у меня из-за спины.
— Страх не помогает.
— Бывают храбрецы, но всегда нюхом чуешь от них страх, и пульс у них ускоряется. А у тебя — нет. Ты действительно ничего не боишься.
— Если я буду бояться или злиться, у меня возрастет пульс, сердце зачастит, давление подпрыгнет и труднее будет держать в узде зверей. Джейкоб высказался ясно: я не могу себе позволить потерять над собой контроль в одной автомашине с вами.
— А поскольку тебе надо сохранять над собой контроль, ты его и будешь сохранять — вот и все, — сказал он.
— Вот и все, — повторила я, запоминая, куда едет Джейкоб, чтобы если мне удастся пережить эту ночь, было куда направить полицию за ее клиентом.
— Если б я знал, кто ты такая, мог бы и не взяться за эту работу, — сказал Джейкоб.
— Приятная мысль, но она же нам не поможет?
— Нет, потому что мы взяли деньги клиента и должны доставить товар.
— Тогда мне совершенно не важно, чувствуешь ты свою вину или нет, Джейкоб. Мне даже как-то хуже, что ты можешь убить тех, кого я люблю, тех кем горжусь, и меня, быть может, и жалеть об этом будешь, но все равно убьешь. Это не честь, Джейкоб. Это тебе твоя совесть говорит, что ты поступаешь неправильно.
— Не совесть, Анита, а либидо, мой зверь. У него совести нет.
В этом он прав, но еще я знаю, что животное-оборотень — не просто животное. В нем есть личность, а у личности — совесть. Обычно зверю на нее наплевать, и он может тебя заставить творить страшные вещи, с памятью о которых трудно потом жить, но в этот раз звери Джейкоба и Никки были на одной стороне с их совестью. Это давало мне надежду, и я ее прокляла, потому что иногда надежда может сохранить тебе жизнь, а иногда привести к гибели худшей, чем можно себе вообразить. Надежда — ненадежный друг, когда тебя возьмут ребята с пистолетами. Но моя львица и их львы вожделели друг друга — в каком-то смысле. А вожделению я доверяю. Надежда тебе соврет за милую душу, а вожделение — оно вот оно: такое, как есть. Надежда внушает ложные ожидания, а похоть может стать оружием, которым я их разделю. Разделяй и властвуй — стратегия древнейшая, и не без причины.
Мы приехали в очень симпатичный квартал в той части Сент-Луиса, где дворы большие, а дома еще больше. Иногда на участках поменьше стояли дома побольше, будто их владельцы чувствовали себя неуверенно и таким образом что-то компенсировали. Дорожка, на которую мы съехали, красиво извивалась, уходя далеко от дороги к дому не меньше всякого другого и окруженного таким большим двором, каких я еще не видела. От дома и до двора, спланированного профессиональным ландшафтным дизайнером, все тут дышало деньгами и профессиональным уходом и на первый взгляд — может, не только на первый, — не ради компенсации комплексов было построено. Идеальная картинка, созданная так, будто сейчас из кустов выскочит журнальный фотограф и нащелкает снимков на обложку.
— А ты не удивлена, судя по запаху, — сказал Никки, когда мы выходили из арендованной машины.
Я только пожала плечами.
Джейкоб загородил мне путь к дороге, всмотрелся в лицо.
— Ты знала адрес клиента заранее?
— Нет.
— Ты врешь? — спросил он.
Я нахмурилась:
— Нет, я не знаю, кто ваш клиент, и я не знала, что вы меня везете в какой-то красивый квартал нуворишей. Но я знала, что это кто-то с хорошими деньгами, иначе бы он не мог вас нанять.
В тот момент я склонялась к мысли, что это Натали Зелл. Женщина, которая хочет поднять покойного мужа, чтобы изрубить его топором, а куски похоронить «заживо», вряд ли остановится перед небольшим похищением и смертью тех, кого она даже не видела.
Я почувствовала за собой Никки и удержалась оттого, чтобы шагнуть в сторону, не оказаться между ними. Не люблю, когда похитители заходят с двух сторон, и уж точно не люблю быть так близко к оборотням, когда у них по отношению ко мне недобрые намерения.